Правозащитник Аркадий Бущенко:

"Те, кто не понимает "идеологию" кодекса, отсеются сами собой"

Пророчества по поводу коллапса, который случится после вступления в силу нового УПК, пока не сбылись. Прокуроры, судьи и милиционеры поспешили заявить: особых проблем с применением норм кодекса не возникает. И тем не менее ряды недовольных и сомневающихся не редеют, среди них и политики, и адвокаты, и правозащитники. Что из того, о чем говорят критики, соответствует действительности, а что миф, кто и по какой причине может попытаться вернуть все на круги своя, можно ли назвать кодекс революционным и почему до вступления в силу нового УПК итальянские мафиози завидовали украинским «коллегам» — об этом в интервью «ЗиБ» рассказал исполнительный директор Украинского Хельсинкского союза по правам человека, один из разработчиков кодекса Аркадий БУЩЕНКО.

«Кодекс старались приспособить к украинской ментальности»

— Прошел месяц со дня вступления в силу нового УПК. Что из задуманного законодателем, по вашему мнению, идет не совсем так, как предполагалось, а что работает, как и было предусмотрено?

— Пока трудно о чем-то судить, потому что огромная масса дел рассматривается в судах еще по старому УПК. Но я знаю, что, например, процессуальные соглашения о признании вины сейчас активно используются, некоторые адвокаты уже имели опыт применения этой нормы. Скажем, моя коллега заключила соглашение с прокурором — в итоге человек отделался штрафом в 850 грн. Конечно, можно было бороться за оправдание, основания для этого были, но клиент не хотел тратить свои силы, время. Так что эта норма уже работает.

Недавно были названы цифры: практически в 4 раза сократилось количество решений об избрании такой меры пресечения, как взятие под стражу. Это прозвучало из уст авторитетных чиновников, так что хочется верить — это правда.

Существует проблема «Переходных положений» УПК. Дело в том, что наряду с новыми положениями в течение некоторого времени будут действовать и старые. Это правовой нонсенс, которого нет ни в одной стране мира. Надеюсь, что новый парламент урегулирует этот момент.

Конечно, некоторые опасения еще остаются, поскольку у нас новая процедура, но старые «актеры». Поэтому без реформы прокуратуры, запуска системы бесплатной правовой помощи, без комплексной реформы судов все это может закончиться печально. Говорят, что новое вино не наливают в старые мехи. У нас эти «старые мехи» будут всячески сопротивляться и приспосабливать положения нового кодекса под свой привычный образ мышления.

Безусловно, сопротивление будет. В течение 6—9 месяцев систему будет лихорадить, как и любую систему, которую реформируют. И будет большой соблазн все вернуть, и появятся очень могущественные сторонники этой идеи, которые станут предлагать: «Видите, как все плохо, давайте все отменим». Если законодатель не уступит этому искушению, если будет политическая воля продолжать реформу, то все со временем утрясется.

— Есть мнение, что концепция нового УПК чужеродна украинской ментальности — мол, этот кодекс замечательно работал бы на Западе, но не в наших реалиях. Готовы ли наши прокуроры и милиционеры к восприятию, пониманию нового кодекса?

— Да, существует постулат: сам по себе УПК, может, и неплох, но кто его будет выполнять? Такая проблема будет всегда. Но этот кодекс как раз во многом приспосабливали именно к нашей ментальности, к тем людям, которые будут его реализовывать. Авторы УПК понимали, кто адресат этих норм и что у него нет достаточной правовой культуры.

— Каким же образом кодекс приспособлен к украинской ментальности?

— Любую норму можно сформулировать очень широко, как, скажем, формулируются большинство норм в США или Великобритании. Там никто не расписывает, в какую руку судье следует взять ручку, слева направо или справа налево он должен писать, что он обязан упомянуть в решении и т.д. Там просто сказано: судья по результатам рассмотрения дела выносит решение, и все. На этапе разработки кодекса многие коллеги справедливо говорили: «У нас судье это ничего не скажет, нам нужна детальная инструкция». Поэтому наш кодекс очень подробный — с учетом менталитета тех, кто его выполняет.

Многие нормы, которые в нормальной цивилизованной стране выражаются одним предложением, нам приходилось расписывать на полторы страницы, чтобы правоохранителя, судью поставить в определенные рамки. Эта излишняя детализированность — уступка нашему менталитету, общей правовой безграмотности, коррумпированности и зачастую отсутствию совести.

— Да, одни эксперты говорят, что кодекс очень детализирован, порой даже чересчур. Другие — в основном адвокаты — утверждают, что им, наоборот, не хватает некоторой детализации, причем именно по указанной вами причине — необходимо прописать все до запятой, чтобы минимизировать риски злоупотреблений. Например, в кодексе говорится, что «допрос можно проводить с участием адвоката», и не факт, что следователь поймет участие как возможность подсказывать клиенту, вмешиваться в процесс…

— Любому здравомыслящему человеку, хотя бы полгода проучившемуся в юридическом вузе, понятно, что участие в допросе предполагает какую-то активную деятельность, а не просто присутствие в качестве «мешка с картошкой». Если бы мы начали детализировать такие примитивные вещи, то кодекс получился бы вообще в 4 томах. И так, учитывая необразованность многих наших деятелей уголовного судопроизводства, пришлось писать слишком подробно, чтобы было понятно, как поступать в той или иной ситуации.

И все-таки в УПК удалось сохранить здравое зерно, несмотря на то, что его пришлось «размалывать» до мелких фракций. И я верю в то, что новая процедура всегда «востребует» новых людей. Те, кто не понимает «идеологию» кодекса и не сможет работать по нему, отсеются сами собой. На их место постепенно придут те, кто сможет работать.

В истории уголовного правосудия это происходило не раз. Почти 150 лет назад, в 1864 году, Александр II ввел в действие Устав уголовного судопроизводства. До этого десятки лет ломали копья по поводу того, кто же будет его выполнять. Потому что на то время это был самый прогрессивный кодекс в Европе. Россияне рискнули и ввели суд присяжных, и судебных следователей, и состязательность. И уже через 3—4 года с обеих сторон работали прекрасные профессионалы. Правда, эта реформа так и не была завершена. Она была введена в трех городах одновременно — Петербурге, Москве и Харькове, и сразу же были созданы три коллегии присяжных поверенных. Появились адвокаты, которые начали «воспитывать» следователей, прокуроров, судей. Появились судьи, которые смогли работать в новых условиях. Появилась плеяда блестящих юристов. Тот же Анатолий Кони — результат этой реформы.

Если хватит терпения и кодекс устоит, он сам выметет «шелуху», которая не имеет ничего общего с правом, и на место тех, кто не хочет работать по-новому, придут нормальные люди.

— Давно замечено, что главное — не то, насколько хорош закон, а какова его реализация, какая сформирована в этом отношении практика. Как те же адвокаты могут «воспитывать» прокуроров и формировать правильную практику?

— Сейчас начинает действовать си­стема бесплатной правовой помощи, адвокаты, предоставляющие ее, будут обеспечивать защиту по 85—90% уго­ловных дел. И это не разрозненные защитники, каждый из которых работает сам по себе и часто даже не общается со своими коллегами. Эта система предполагает сбор информации, обмен ею. Я вхожу в соответствующую рабочую группу и вижу, что есть значительный прогресс в формировании этой системы, которая должна начать работать с 1 января нового года.

У них очень серьезные намерения и уже сейчас есть впечатляющие успехи. Это один из немногих примеров того, что у нас что-то реально делается. Так вот, эти адвокаты, объединенные в систему, на самом деле будут влиять на формирование практики. Фактически это противовес прокуратуре — некой мощной системе со своей клановостью, убеждениями и т.д. Теперь этой системе будет противостоять другая система. Пусть построенная на иных принципах, пусть не такая жесткая и централизованная, но система. И если адвокаты поймут свою силу, они многое смогут сделать. И тогда обвинению не поздоровится. Потому что прокуратура со своим архаичным «снаряжением» и принципами будет напоминать парусник с пушками, который вступил в бой с современным линкором.

— Наверное, для этого в такую службу должны прийти грамотные, квалифицированные адвокаты…

— У нас не такие уж плохие адвокаты. Как и в любой системе, есть разные люди — и выдающиеся, и случайные. Но многие очень хороши в своей профессии, им просто не хватало такого объединения, совместной работы, системных действий. Когда адвокаты заявляют: «Нам это не нравится. Мы считаем, что это неправильно», и заявляет не один мой коллега посреди полного «штиля» и довольства, а то же самое говорят на Волыни, в Харькове, Симферополе, Киеве, Донецке, то это оказывает свое действие. Если по всей Украине заявляют, что это неправильно, и давят на суды, и чего-то добиваются — развитие системы очень ускоряется.

«УПК не может породить умных прокуроров, совестливых судей»

— В кодексе появляется новелла — сделка о признании вины. Грузинский адвокат, выступая на конференции, рассказал, что после введения таких сделок в Грузии люди перестали отстаивать свою невиновность, если им предлагали заключить сделку. Каким путем пойдет Украина?

— Я знаю, многие люди высказываются против соглашений, говорят, что это несправедливо. Мол, если правонарушение совершено, виновный должен быть наказан, следует провести справедливый судебный процесс, выяснить все обстоятельства. Я с этим согласен, и такие аргументы приводят уже сотню лет. Если бы страна имела безграничные ресурсы для установления справедливости, если бы могли каждого третьего сделать судьей, а каждого четвертого — полицейским, следователем, прокурором, то все это было бы реально. Но ни одна страна не может себе это позволить, даже такая богатейшая, как США. Они понимают, что необходимо быстрое досудебное урегулирование конфликта — например, между правонарушителем и государством. Это сокращенный судебный процесс, на который не тратится огромное количество ресурсов и времени. Если подсчитать, во сколько обществу обходится любой судебный процесс, — получатся внушительные цифры. Во многих случаях это не оправдано. Если человек говорит: «Да, я виноват, все признаю» — к чему дальнейшие декорации?

— Каковы шансы, что соглашения не будут выбивать, как раньше выбивали показания?

— Предусмотрен ряд гарантий, чего не было раньше. Вообще-то, эти соглашения существовали всегда — в виде других норм, например прекращения дела ввиду утраты общественной опасности, деятельного раскаяния, примирения потерпевшего с обвиняемым. Это все было, но недостаточно часто использовалось вследствие «идеологии»: все должно расследоваться. Поэтому следователю трудно было осуществить такое примирение. Сейчас это, наоборот, поощряется. Я даже слышал, что следователям даются чуть ли не разнарядки по количеству сделок в месяц. Конечно, это не помогает, но и не мешает борьбе с коррупцией. УПК коррупцию не победишь, для этого есть другие методы. Это просто дает возможность обществу сэкономить огромное количество ресурсов.

— Вы упомянули о гарантиях…

— Если речь идет о сделке, то при ее заключении обязательно должен присутствовать адвокат, без него она недействительна. Обвиняемому должны объяснить его права и последствия соглашения, рассказать, что он может не идти на сделку, тогда он имеет право на справедливый суд, вызов свидетелей, имеет право не признавать свою виновность. И тут же должны объяснить, что, как только суд утвердит соглашение, обвиняемый теряет это право. Например, не может обжаловать приговор суда на основании неправильно установленных фактов. Это достаточные гарантии, и нигде в мире нет больших. Конечно, может быть, что на человека надавили, его побили, пригласили адвоката, который подпишет все, что ему скажут. Но новый УПК сам по себе не может породить умных прокуроров, совестливых судей, порядочных адвокатов...

Есть неправильное восприятие: мол, принятие нового УПК — этакая «золотая таблетка», благодаря которой все излечатся — коррупция исчезнет, полицейские станут добрыми и ласковыми. УПК этого не может дать. Это надо понимать, и не надо валить на него все грехи общества.

Кодекс заставляет писать, доказывать, приводить разные аргументы. Я думаю, что наши судебные акты станут объемнее, потому что многие моменты придется обосновывать. Конечно, могут быть спады, даже отчаяние, соблазн все отменить и вернуться к старому, привычному. Но это будет большой ошибкой, потому что через 5—10 лет мы опять придем к тому, что нужно реформировать систему. Это тоже будет болезненный процесс, уж лучше пережить его сейчас. Тем более что уже все началось. Наработаем практику, внесем какие-то изменения в УПК, если где-то закрались явные несуразности, неясности и т.д. Все это можно поправить.

Если сохранится концепция кодекса, то все остальное можно пережить. Я очень боюсь, что начнут вносить такие поправки, которые убьют саму «идеологию» УПК. Наверняка будут люди, которые постараются свести на нет все реформаторские новации. Тогда в кодексе будут как бы другие буквы, но суть останется той же, что была.

— Кого имеете в виду? Правоохранителей?

— К сожалению, у прокуратуры, которая не хочет ничего менять, очень серьезное лобби. Ей ведь комфортно было и со старым кодексом.

«Cогласно конструкции кодекса следователь без разрешения может только думать»

— Некоторым адвокатам не дает покоя тот факт, что, по новому УПК, обжаловать инициирование уголовного производства нельзя. В то же время отказ вносить данные в Единый реестр досудебных расследований оспорить можно. Нет ли тут некоторой несправедливости, не нарушаются ли права тех, в отношении кого ведется расследование?

— Никакой несправедливости нет. Адвокаты говорят так, будто институт обжалования постановления о возбуждении дела существует испокон веков. На самом деле он введен три или четыре года назад. Наш парламент, таким образом, сделал абсолютную глупость. И она очень дорого обошлась обществу. Ведь преступности был дан в руки такой замечательный инструмент.

Представьте: следователь только начал изучать какие-то документы, акт ревизии, ему показалось — что-то там нечисто. Он возбуждает уголовное дело, начинает посылать запросы, вызывать на допросы. Он еще не уверен, идет расследование. Тут приходит человек, недовольный тем, что преступление (которое, возможно, он и совершил) расследуется, и требует, чтобы постановление о возбуждении дела отменили. Да итальянская или американская мафия заплатила бы миллиарды долларов, чтобы иметь в своих руках такой инструмент!

Это был плохой институт, он не нужен в условиях нового УПК. Потому что согласно конструкции кодекса следователь в принципе без разрешения может только думать. А для любого серьезного вторжения в сферу личных прав — обыска, ареста, прослушивания телефонов, во многих случаях даже допроса свидетеля — ему необходимо разрешение суда. Смысл возбуждения уголовного дела теряется.

Бороться нужно не с возбуждением дела, а в суде с конкретными нарушениями, с тем, что следователь нарушает  чьи-то права.

— Некоторые говорят, что инициирование уголовного производства — это уже вмешательство в жизнь человека, и если он не знает, что против него расследуется дело, — это нарушение его прав.

— В 99% случаев преступник не знает о том, что в отношении него ведется следствие. Это особенность уголовного процесса. Как только преступник понимает, что за ним охотятся, он принимает меры, чтобы такую возможность ликвидировать. Одним из легальных средств разрушения любого расследования было обжалование постановления о возбуждении уголовного дела. Деятельность милиции была, есть и будет тайной. И только когда человека начинают вызывать на допросы, она становится явной. Но милиция должна сама решить, когда она к этому готова. Это вопрос тактики. Есть преступления, которые вообще требуют нескольких лет тайного расследования для того, чтобы наконец получить возможность объявить: мы готовы идти в суд и задерживать кого-то. Например, когда речь идет о международных финансовых преступлениях.

Со стороны адвокатов заявление о нарушении прав — зачастую проявление корпоративного интереса. Это давало серьезный инструмент адвокатам. Сейчас его выбили из рук, и это неприятно. Но этой инструмент был плохой, он только наносил вред уголовному судопроизводству. Милиции нужно развязать руки, чтобы она не ходила и не кланялась всем политикам, а имела возможность расследовать преступления — тайно, умно, а не так, как она часто расследует. У нас же нормальных следователей почти не осталось, потому что они не могут работать в такой обстановке. Следователь должен спокойно думать, собирать доказательства, и чтобы при этом никто его не подгонял.

— Верите ли прогнозам о том, что у нас резко увеличится количество оправдательных приговоров?

— Если честно — не очень верю, что у нас будет 30—50% оправдательных приговоров. Система постарается обезопасить себя от резких изменений. Но я думаю, что процент все-таки повысится. Возможно, будет простой принцип: поступит разнарядка на оправдательные приговоры — 15%. Но это не значит, что система работает правильно.

— Юристы давно уже говорили о необходимости отмены института возвращения дела на дополнительное расследование, называя его архаизмом. Не получится ли так, что если раньше сажали невиновных, то теперь начнут отпускать виновных?

— Это правильное и естественное развитие событий. Это будет означать, что судьи понимают, что такое ценность правосудия, стандарт доказывания, презумпция невиновности. А прокуратура недотягивает, не научилась еще работать по новой системе. И это хорошо, потому что подтолкнет к мысли: с прокуратурой нужно что-то делать — менять кадры, реформировать систему под новые задачи.

Если суды начнут выносить оправ­дательные приговоры, это будет четкий сигнал и милиции, и прокуратуре: халтура не проходит. И тогда пусть вышестоящие прокуроры думают, что делать с этим кадровым составом.

Я боюсь обратного развития ситуации — начнут выносить приговоры по плохо расследованным делам, с кучей невыясненных обстоятельств, которые раньше отправляли на ДР. Это значит, что судьи снизили требования к прокурорам, следователям, милиции, которые в свою очередь получат сигнал — можно халтурить, плохо расследовать, все равно в суде все это пройдет. Если суды так себя начнут вести — это будет крах системы. Задача судей — отделить зерна от плевел и требовать от обвинителей качественной работы. Никто, кроме судей, этого не сделает.