«Блат сильнее Совнаркома»

«За скупку или перепродажу товаров в г.Москве арестовывать и судить Особым совещанием»

70 лет назад, в 1940 году, в СССР разразился очередной продовольственный и товарный кризис, и многотысячные очереди стали обыденным явлением по всей стране. Как выяснила корреспондент «Власти» Светлана КУЗНЕЦОВА, именно тогда в лексикон советских людей прочно вошло слово «блат».

«Как арестантов, ведут к магазину»

Когда говорят о всесильности советской власти в 1940-х годах, поневоле вспоминается пословица, появившаяся в то же самое время: «Блат сильнее Сов¬наркома». Сейчас довольно трудно представить себе, каким образом знакомства и взятки могли оказаться сильнее правительства, тем более при диктатуре. Но те, кто жил в ту эпоху, еще совсем недавно не без удовольствия вспоминали, как удавалось что-то сделать или чего-то добиться благодаря родственным связям или знакомству с нужными людьми.
К примеру, с 1940 года без специального разрешения или командировочного удостоверения невозможно было купить железнодорожный билет в Москву. При этом тот, кто незаконно или без особой необходимости, не¬обоснованно выдавал подобные документы, мог понести ответственность вплоть до уголовной.
Однако при желании всегда можно было найти организацию, а в ней человека, готового — по знакомству или за мзду — помочь с документом, открывающим дорогу в столицу Родины, где любой советский человек ожидал увидеть изобилие товаров и продуктов. Ведь в СССР, как утверждалось в газетах и говорилось по радио, собирались колоссальные урожаи и выпускалось несметное количество товаров. И если в одном отдельно взятом городе прилавки зияли пустотой, то где же быть изобилию, как не в Москве?
Но начиная с 1939 года подобных отдельно взятых городов, где в магазинах отсутствовали продукты и самые элементарные вещи, становилось все больше. А ведь судя по письмам в ЦИК, ЦК и Сов¬нарком, еще в 1938-м на скудность питания жаловались в основном те граждане СССР, чьи низкие зарплаты не позволяли покупать продукты, которых хватало в магазинах и на рынках. Вот только обилие на колхозных рынках достигалось путем попрания социалистических принципов развития сельского хозяйства. Во многих колхозах, прежде всего небольших, крестьяне с согласия председателей и правления мало-помалу увеличивали приусадебные участ¬ки, а кое-где даже брали в своеобразную аренду обобщест¬вленные поля. Урожай с них шел на рынки, а прибыль делилась между производителями и руководителями.
Этой порочной практике, возрождающей частнособственнические инстинкты, партия и правительство в мае 1939 года решили положить конец. По всем областям и республикам начались проверки размеров приусадебных участков и изъятие излишков земли. А затем колхозники всеми правдами и неправдами начали уходить из колхозов, а обилие продуктов на городских рынках осталось только в воспоминаниях.
В сентябре того же года началась Вторая мировая война, и в СССР была объявлена частичная мобилизация, на что последовала вполне предсказуемая реакция — люди, решив, что СССР вот-вот вступит в войну, бросились скупать все, что может более или менее долго храниться: муку, соль, сахар, спички. Да и то, что не выдерживало длительного лежания в чуланах, подполах и на чердаках, скупалось в огромных количествах, в результате чего дефицит всего и вся рос катастрофическими темпами. Когда в ноябре 1939 года началась советско-финская война, покупательская активность стала совсем истерической и полки магазинов окончательно опустели.
Естественно, на гражданах лежала лишь часть вины за наступивший товарный голод. Многие фабрики и заводы начали перепрофилировать на выпуск военной продукции, что не могло не сказаться на производстве товаров для населения. Если добавить к этому ускоренное пополнение стратегических резервов тех же самых продуктов, а также то, что 1938-й и 1939-й оказались далеко не самыми урожайными, станет понятно, отчего зимой 1939—1940 годов на рынках молоко продавали не крынками или бутылками, а стаканчиками, муку — блюдцами, а картошку — поштучно.
При этом появление в продаже любых товаров вызывало неимоверный ажиотаж и очереди, принимавшие самые экзотические формы.
«Уважаемый Вячеслав Михайлович, — писал той же зимой председателю Совнаркома В.Молотову житель Киева Н.Ковалев. — Вопрос одежды у нас в Киеве чрезвычайно тяжелый. Позорные дела творятся. Многотысячные очереди к магазинам собираются за мануфактурой и готовой одеждой еще с вечера. Милиция выстраивает очереди где-нибудь за квартал в переулке, и потом «счастливцев» по 5—10 человек гуськом, один за другого в обхват (чтобы кто не проскочил без очереди), в окружении милиционеров, как арестантов, ведут к магазину.
В этих условиях расцветает спекуляция жуткая, произвол милиционеров, и говорят, что не без взяток. Сердце сжимается от таких «порядков». Сколько недовольства и проклятий. Честный рабочий человек, если он даже крайне нуждается, не может купить себе белья, брюки и пр. самое необходимое, разве что у спекулянтов за удвоенную цену. Так дальше терпеть нельзя, это положение нужно изменить. Или, если есть, дать больше товаров в продажу, чтобы открыть несколько магазинов или установить какую-то норму или право на покупку товара всякому гражданину.
Я считаю, что, когда ликвидировали карточную систему, имелось в виду, что будет лучше, а на практике с мануфактурой это не оправдывается. Ничего плохого, а наоборот, будет лучше от введения гос. регулирования в этом вопросе. Дорогой Вячеслав Михайлович! Убедительнейшая просьба разобраться с этим делом. Об этом вопят сотни тысяч граждан». (Здесь и далее лексические, стилистические, а также особенности грамматики цитируемых источников сохранены. — Прим. ред.)

«Наши дети не имеют сладкого и жиров совершенно»

Однако ни о каком восстановлении карточной си¬стемы в правительстве и ЦК не хотели даже слышать. Ведь ее отмена в 1935 году подавалась как грандиозная победа социализма, и вводить ее вновь — означало признать поражение. Правда, совет¬ская пропаганда умела выходить и не из таких тупиковых ситуаций, разъясняя гражданам, что поражение это и есть победа и наоборот. И главная причина отказа от карточек крылась совсем в ином — вводя их, государство взяло бы на себя обязательство обеспечить граждан по установленной норме. А именно этого в такой тяжелой ситуации власти и хотели избежать.
Не вводя карточек, они были вынуждены прибегнуть к другим мерам. Во-первых, были резко сокращены нормы выдачи продуктов в одни руки. Если в 1936 году покупатель мог купить 2 кг мяса, то с апреля 1940 года —1 кг, а колбасы вместо 2 кг в одни руки разрешили давать только 0,5 кг. Количество продаваемой рыбы, если она, как и все прочее, вообще появлялась в продаже, уменьшили с 3 кг до 1 кг. А масла вместо 500 г счастливцам доставалось лишь по 200 г. Но на местах, исходя из реального наличия продуктов, часто устанавливали нормы выдачи, отличные от общесоюзных. Так, в Рязанской области выдача хлеба в одни руки в разных ра¬йонах и колхозах отличалась от общесоюзных норм и составляла от 2 кг до 700 г.
Во-вторых, для уменьшения спроса на отдельные виды продуктов и товаров на них довольно существенно подняли цены. О том, что из этого вышло, руководители горплана г.Вольска писали своему депутату в Верховном совете СССР, зампреду Совнаркома Андрею Вышинскому:
«Создавшееся положение в области торговли хлебом в городе Вольске характеризуется целым рядом нетерпимых моментов, что вынуждает горплан обратиться по этому вопросу к вам в интересах немедленного устранения политически вредных явлений. Общая картина торговли хлебом такая:
1. Как в городе, так и на заводах, в том числе и ведущих, т.е. на цемзаводах, большие очереди за хлебом. Практикующаяся в свое время так называемая живая очередь никем не регулируется, в силу чего население проявляет свою инициативу, вводя списки занимающих очередь. Чаще всего очередной номер пишется на руке. С целью гарантировать себя в получении хлеба (всему населению хлеба не достается) очереди устанавливаются с 2—3 часов ночи, до момента открытия магазина, т.е. до 7—8 часов утра. Т.е. люди простаивают по 7—8 часов на 35—40-градусном морозе. Вместе со взрослым населением в очередях находятся и дети.
2. При явном недостатке хлеба в продаже находится до 50% высокосортного хлеба по цене 1 руб. 50 коп., 2 руб. 70 коп. и дороже за килограмм. Большая доля населения не имеет возможности приобретать этот хлеб, т.к. рабочий при среднемесячной зарплате в 200—250 руб. и семье в 4—5 человек не покрывает расходы по покупке хлеба.
3. Все чаще в очередях создаются настолько серьезные неполадки, что приходится прибегать к содействию милиции.
4. Одновременно с резко ограниченным отпуском хлеба в торгующей сети отсутствует крупа, мука и другие виды продуктов питания. На колхозном рынке также нет в продаже ни муки, ни крупы. Понятно, что создавшиеся условия не могли не сказаться на настроении населения города».
Похожая картина наблюдалась и в других городах. Из Казани мать семейства Зайченко писала: «Я хочу описать то кошмарное положение, которое имелось и имеется у нас в Казани. Но прежде мне хочется задать вопрос: почему наши депутаты молчат, каким образом выполняется план торговли в магазинах, когда до потребителя... ничего не доходит, все расхищается на базах, а в магазинах это расхищение только завершается? Почему не обратят внимания на сильное истощение детей-дошкольников и школьников, которые не имеют ни сладкого, ни жиров? Почему молчат, что в колхозах не желают работать, бегут в город, посевы остались неубранными в 1939 г. и не вся земля засевается в 1940 г.? Почему у нас страшный голод и истощение? Почему такое хулиганство на улицах, среди подростков — бандитизм? Милиция для них ничто. Почему говорят о достижениях и всеми силами скрывают, что у нас творится? Почему народ озлобляется?
Теперь расскажу все. Вы, мне кажется, даже не представляете, что у нас делается, а наше правительство мало заботится о нуждах населения и не видит голода и истощения среди населения, особенно среди детей. Почему у нас спекуляция растет не по дням, а по часам? В магазинах у нас буквально ничего. Дети вот уже больше года не имеют самого необходимого. Они истощены до крайности. Какие же они «будущие строители коммунизма»? Где забота об их здоровье?
На рынке у нас тоже ничего нельзя достать. Картошки нет. До 15 мая на рынке были продукты, но цены на них таковы... Масло топленое — 87 руб. кило, картофель — 5 руб. кило, молоко 18—20 руб. (четверть), капуста соленая — 8 руб. кило, яйца — 15 руб. десяток. Цены без преувеличения, честное слово. Какую зарплату нужно получать, чтобы кормить семью?
В чем виноваты наши дети, что они не видят ни булки, ни сладкого, ни жиров? Даже грудные дети не имеют манной каши. На весь город имеется один магазин, где бывают конфеты и то не каждый день. Что там делается? Кошмар! Милиция бездействует. Она сама смотрит, где бы чего бы получить без очереди.
Большинство жен милицио¬неров занимаются спекуляцией, перепродают по базару или ходят по домам. Работники прилавка на глазах растаскивают редко бываемый товар. И ничего. У меня я вижу, как тает ребенок от истощения, и я на последние гроши покупаю у спекулянток для него сах. песку по 30 руб. кило и манной крупы по 25—30 руб. кило для каши. Где выход? Кроме спекулянток достать невозможно и негде. Детсады и ясли не охватывают всех детей».
При этом несчастная женщина, как и большинство советских людей, продолжала верить, что уж в Москве-то все есть: «Разве наши дети не такие, как в Москве, в Ленинграде?»

«Создался невозможный беспорядок и давка»

На самом деле в Москве ситуация мало отличалась от того, что происходило по всей стране. Матери писали письма в правительство, что не могут купить в столице дет¬скую обувь, причем даже в специализированных магазинах «Люкс» по очень высоким ценам. Просто потому, что детской обуви там нет.
А очереди в Москве если и отличались от очередей в других советских городах, то только своими размерами. В докладах НКВД той поры говорилось: «Магазин Ростекстильшвейторга (Кузнецкий мост). К 8 часам утра покупателей насчитывалось до 3500 че¬ловек. В момент открытия магазина, в 8 часов 30 минут, насчитывалось 4 тыс.—4,5 тыс. человек. Установленная в 8 ча¬сов утра очередь проходила внизу по Кузнецкому мосту, Неглинному проезду и оканчивалась на верху Пушечной улицы — добрый километр...
Ленинградский универмаг. К 8 часам утра установилась очередь (1 тыс. человек), но нарядом милиции было поставлено 10 грузовых автомашин, с расчетом недопущения публики к магазину со стороны мостовой. Народ хлынул на площадку кинотеатра «Спартак», в образовавшуюся галерею между кинотеатром и цепью автомашин. Создался невозможный беспорядок и давка. Сдавленные люди кричали. Милицейский наряд оказался бессилен что-либо сделать и, дабы не быть раздавленным, забрался на автомашины, откуда призывал покупателей к соблюдению порядка. К открытию очередь у магазина составляла 5 тыс. человек...
Дзержинский универмаг. Скопление публики началось в 6 часов утра. Толпы располагались на ближайших улицах, трамвайных и автобусных остановках. К 9 часам в очереди находилось около 8 тыс. человек».
Народ пытался купить что-либо без очереди, прибегая к самым разнообразным способам — от подкупа милиции и продавцов до силового прорыва в магазин организованной и сплоченной группой в сто-двести человек. Власть отвечала усилением борьбы с покупателями, которых милиция задерживала за скупку товаров. То, что далеко не все из этих людей затем перепродавали товары и продукты, имело второстепенное значение.
Нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия до¬кладывал в июле 1940 года в Совнарком о борьбе с очередями и, как водится, предлагал ужесточить наказания: «Во исполнение постановления Совнаркома СССР о борьбе с очередями за промышленными и продовольственными товарами в г.Москве НКВД СССР с января по июнь месяц 1940 года включительно проведена следующая работа.
По промтоварам. Арестовано и привлечено к судебной ответственности скупщиков — 947 человек; оштрафовано — 16853 человека на общую сумму 474696 руб. Кроме того, отобрано у них промышленных товаров на сумму 1038279 руб.
По продтоварам. Арестовано и привлечено к судебной ответственности — 463 че¬ловека; задержано — 50809 человек, у которых отобрано продовольственных товаров 582688 кг; из них оштрафовано — 38962 человека на общую сумму 626556 руб.
Из числа привлеченных к судебной ответственности за спекуляцию 1410 человек — работники торговой сети составляют 184 человека. За это же время выслано в админист¬ративном порядке из г.Москвы 1220 человек — нарушителей паспортного режима, задержанных в очередях. Для усиления борьбы со спекуляцией промышленными и продовольственными товарами в г.Москве НКВД СССР считает необходимым дополнительно провести следующие меро¬приятия:
1. Лиц, задерживаемых органами милиции два и больше раз за скупку или перепродажу продовольственных и промышленных товаров в г.Москве, арестовывать.
2. Аресту подвергать также лиц, прибывающих в г.Моск¬ву из других городов и областей СССР, уличенных в скупке продовольственных и промышленных товаров в спекулятивных целях.
3. Арестовывать лиц, занимающихся скупкой и перепродажей промышленных и продовольственных товаров, прикрывающих свою спекулятивную деятельность работой в советских учреждениях и колхозах.
4. Дела на лиц, арестованных за скупку и перепродажу продовольственных и промышленных товаров, рассматривать на Особом совещании НКВД СССР».

«Блат — это дорога ко всякому безобразию и разгильдяйству»

Понятно, что согласие на все меры, включая внесудебное установление сроков наказания арестованным, Л.Берия получил. Очереди действительно начали уменьшаться, однако поскольку товаров больше не стало, с той же скоростью расширялась си¬стема добычи всего и вся по знакомству, по повышенным ценам. Одним словом, по блату.
О новом явлении в советской жизни Петр Гайтцук из Новгорода писал А.Вышин¬скому: «В лексиконе русского языка появилось слово «блат». Я не могу вам буквально перевести это слово, так как оно, может быть, происходит от какого-либо иностранного слова. Но зато на русском языке я его хорошо понимаю и могу перевести буквально точно. В переводе на русский язык слово «блат» означает жульничество, мошенничество, воровство, спекуляция, разгильдяйство и т.д. А что означает, если вы встретите такое выражение «я имею блат», то я имею тесную связь с жуликом, спекулянтом, вором, мошенником, подхалимом и им подобным. Не иметь блата — это равносильно тому, что вы везде всего лишены. В магазине вы ничего не достанете. На ваши законные требования вам дадут ясный ответ. Обратитесь с просьбой — к вам будут слепы, глухи и немы.
Если вам нужно достать, т.е. купить в магазине товар — нужен блат. Если пассажиру трудно или нельзя достать железнодорожного билета, то легко и просто достать по блату. Если вы живете без квартиры, то никогда не обращайтесь в жилуправление, в прокуратуру, а лучше за¬имейте хотя бы маленький блатик — и сразу найдется квартира. И наконец, обратитесь вы к представителю или работнику государственной, общественной или кооперативной организации за разрешением какого-либо личного вопроса.
Попробуйте без блата чего-либо добиться. Вы разобьетесь, но ничего не добьетесь. Он опутал многих работников. Блат как будто бы узаконен, он вошел в моду, получил право гражданства и господства. Им охвачен большой процент работников. Он так излюблен, что его не стесняются применять в мелких пустых делах и не боятся использовать его в больших делах. Люди перестали стесняться говорить «я имею блат», т.е. имею тесную связь с жуликом, мошенником, а, наоборот, стали гордиться этим. Блат порождает спекуляцию. Всякий, кто спекулирует, он это делает, пользуясь блатом.
Блат мешает плановому снабжению. Блат разъедает и разлагает работу и работников государственных, общественных и кооперативных организаций. Он враг всякой справедливости и законно¬сти. Блат — это ловко замаскированная открытая дорога ко всякому безобразию и разгильдяйству. Блат подрывает авторитет и внушает недоверие к честным работникам, которые им не охвачены. Он чужд и враждебен нашему обществу, нашему государству.
Почему партия и правительство терпит такое безобразие? Это можно и нужно убить одним крепким большевистским ударом. Этому нужно положит конец. Блат нужно убить и похоронить. Может быть, вы скажете, что в наших статьях закона указана и предусмотрена кара и наказание за жульничество и мошенничество. Я этого не оспариваю! Но блат — это какая-то новая, особая, скрытая форма мошенничества, которая обычно приводит к замечанию, упреку, к недовольству со стороны третьего лица, но никогда не ведет на скамью подсудимых.
Для этой новой формы мошенничества и разгильдяйства должен быть и новый закон, в котором долж¬на быть указана кара и наказание именно за этот блат. Такой закон должен быть. Его будет приветствовать весь наш великий совет¬ский народ. У нас должен быть гуманизм, равноправие, честность и справедливость».
Однако все эти призывы так и остались призывами. А блат расширялся, рос и в конце концов стал сильнее Совнаркома. Произошло это потому, что у системы распределения отсутствующих товаров и у системы власти, не учитывающей интересы граждан, непременно должна была появиться альтернатива. Хотя бы такая, как блат.

Светлана КУЗНЕЦОВА,
 «Коммерсант-Власть»