Рудольф фон Иеринг: «Неограниченная свобода оборота — патент вымогательства»
Понятия платы (Lohn) и эквивалента не тожественны. Под эквивалентом мы разумеем взаимную соразмерность исполнения сделки той и другой стороной, определяемую по выработанному (путем опыта) оборотом масштабу для оценки тех или других благ и действий. Как образуется этот масштаб и на чем он основывается — это вопрос политической экономии, не подлежащий нашему исследованию. Мы имеем в виду лишь констатировать тот прогресс оборота, который обусловливается возвышением вознаграждения до эквивалента.
Часть 4 Эквивалент
Установление платы, вознаграждения в каждом данном случае — дело индивидуальнаго соглашения, т.е. дело обоюднаго эгоизма. Каждая из сторон заботится лишь о своей личной выгоде, каждая старается воспользоваться невыгодой положения противной стороны. Эта невыгода может дойти до состояния принуждения, когда на одной стороне — высшая степень потребности, на другой же — единственная, исключительная возможность ея удовлетворения. В этом случае иного исхода нет, как вполне подчиниться всем условиям противника: утопающий по первому требованию обещает все свое состояние за конец веревки, а беглец — «царство за коня»; ничтожнейшее благо получает самую высокую цену, если от него зависит жизнь человека.
Итак, безжалостная экс¬плуатация чужой нужды — вот горький плод столь восхваляемаго нами эгоизма. Не за¬ставит ли нас такой вывод, оскорбляющий всякое нравственное чувство, признать всю нашу теорию несостоятельной и открыто заявить, что эгоизм не может выполнить задачу оборота, задачу правильнаго и обеспеченнаго удовлетворения человеческих потребностей? Не должны ли мы согласиться с тем, что необходим еще другой принцип, который налагал бы узду на эгоизм, по природе своей ненасытный и не знающий меры?
Эгоизму индивида противо¬поставляется эгоизм общества. Если первый вид эгоизма заботится лишь о том, как бы побольше взять, то второй все свои усилия направляет на то, чтобы по возможности меньше дать. Точка безразличия или нулевая, на которой приходят в равновесие оба эти вида эгоизма, и есть эквивалент. Эквивалент — это установленное путем опыта равновесие между исполнением сделки той и другой стороной, размер платы (или реальнаго исполнения), при котором каждая сторона получает свое и никто не остается в проигрыше. Эквивалент есть осуществление идеи справедливости в области оборота, так как справедливость, выражаясь коротко и ясно, есть не что иное, как то, что пригодно всем, устраивает всех, она — политика разумнаго и осмотрительнаго эгоизма. Поэтому одною из высших задач оборота является осуществление по возможности принципа эквивалента во всех отношениях людей друг к другу.
Как разрешает общество эту задачу? Посредством закона? Если верно то, что в данном случае речь идет о справедливости, то, казалось бы, все, что предписывается справедливостью, должно бы быть законом. Но на самом деле мне кажется, что это не так: в действительности, даже когда интерес всех требует установления того или другаго порядка, необходимо еще сообразить, не в состоянии ли будет этот интерес сам установить требуемый порядок и в этом случае закон не нужен: так, нет надобности в законах, предписывающих вступать в брак, или запрещающих самоубийство.
Обладает ли, однако, оборот способностью осущест¬вить собственными средствами идею эквивалента? В общем, можно отвечать на этот вопрос утвердительно: нет закона, который бы устанавливал цены для ремесленников, фабрикантов или торговцев, а между тем они устанавливают и держат цены. И делают они это не из своекорыстных побуждений и не потому, чтобы они, поклоняясь социальной доктрине, стремились осуществить идею эквивалента, а потому, что иначе они поступать не могут. Кто же принуждает их? Не кто иной, как личный их эгоизм. Он является в этих случаях коррективом самого себя, и притом двояким образом. Прежде всего, путем конкуренции: эгоизм одного продавца, желающаго поднять цену, парализуется эгоизмом другаго, который желает лучше продать вещь за умеренную цену, чем совсем не продать ее: равным образом от покупателя, который захотел бы эксплуатировать стесненное положение купца, оберегает этого последняго другой покупатель, предлагающий цену высшую. Таким образом, конкуренция представляется социальным саморегулированием эгоизма.
Но конкуренция не всегда возможна: в известном месте может быть только одна гостиница, один врач или аптекарь, которым поэтому нечего опасаться конкуренции; да, наконец, даже там, где их несколько, весьма нередко всякий, желающий воспользоваться их услугами, бывает принужден, обратившись к одному из них, беспрекословно согласиться на все его условия. Хирург, который окончил операцию, но не остановил еще кровотечения, держит своего пациента совершенно в своей власти, равно как и хозяин гостиницы, в которой больной поместился…
Итак, что же удерживает их? Без сомнения, их собственная выгода, если только они рассчитывают на будущих пациентов или будущих квартирантов. Подобно тому как посредством конкуренции наш эгоизм парализуется эгоизмом других, здесь он парализует сам себя. Эгоистической эксплуатации настоящего противопоставляется забота о будущем, и эгоизм, взвесив выгоды того и другаго, нередко жертвует выгодой настоящаго, быть может, весьма большой, но скоропреходящей, чтобы обеспечить себе более продолжительное поль¬зование выгодой хотя бы и меньшей. Таким образом, забота о будущем является индивидуальным саморегулированием эгоизма.
Закон как сдерживающая сила экцессов эгоизма
Но для того, чтобы заглядывать в будущее, нужно иметь способный к тому глаз, а между тем многие люди настолько близоруки, что не видят дальше настоящаго, у иных же воля настолько слаба, что они не могут противостоять соблазну пожертвовать будущим минуте. Возможен даже и такой случай, что раз совершенное грандиозное вымогательство окупит все потери будущаго, или такой случай, что вымогательство практикуется в виде ремесла, например ростовщичества. (Выражение «вымогательство» я употребляю не в криминальном его значении, а лишь в экономическом — как злоупотребление крайностию противника с целью возвышения цены или вознаграждения за пределы эквивалента. Систематиче¬ски, в виде ремесла, практикуемое вымогательство представляет ростовщичество. От вымогательства следует отличать обман: первое рассчитано на крайность противника, второй имеет в виду незнание им настоящей цены вещи или его нежелание торговаться.)
В таких случаях оказывается уже бессильной защита, которую эгоизм противоставляет сам против себя, и, когда с его стороны обществу начинает угрожать серьезная опасность, последнему не остается ничего более, как воспользоваться тем средством, которое всегда у него наготове против угрожающих эксцессов эгоизма, т.е. законом (гл.VIII). К разряду таких законов, направленных против злоупотреблений эгоизма в сфере оборота, принадлежат таксы, установление узаконеннаго роста, наказания за ростовщичество и т.д. (Законодательства в этом отношении весьма несходны. Так, древнейшее римское право обратило свое внимание исключительно на ростовщичество, позднейшее же присоединило еще и некоторыя другия ограничения (вымогательство со стороны врача: l.9 Cod. de prof. (10, 52), l.3 de extr. Cogn. (50, 13), со стороны адвоката: т. назыв. Pactum de quota litis palmarium, l.53 de pact. (2, 14) l.1 §12 de extr. cogn. (50, 13) l.5 Cod. de post (2, 6); запрещение legis commissoriae при залоге, уничтожение договора купли-продажи, вследствие т. назыв. laesio enormis).
Совершенно иначе отнеслось к делу мусульманское право, которое предписывает продавцу запрашивать за вещь настоящую ея цену и только купцам по ремеслу дозволяет брать некоторый барыш; аукционная же продажа, при которой цена может зайти далеко за пределы настоящей стоимости вещи, положительно запрещается (von Tornauw, Das mos¬lemiische Recht. Leipz. 1855, стр.92, 93.). Опыт показывает нам, что некоторые из этих законов плохо достигают цели, и фритредеры нашего времени смотрят на них крайне недружелюбно, как на стеснения оборота, которыя нужно по возможности устранять, что им на самом деле и удалось относительно некоторых из этих законов. Нужны будут новые, еще более горькие опыты, чтобы снова уразуметь, какия опасности для общества таит в себе этот освобожденный от всяких оков индивидуальный эгоизм и почему прошедшее признало необходимым наложить на него узду.
Неограниченная свобода оборота — патент вымогательства, пропуск для разбойников и пиратов с правом на беспрепятственное ограбление всех, кто попадет им в руки. Горе их жертвам! Что волки требуют свободы — это понятно, но если им вторят овцы, то этим доказывается лишь то, что они овцы в действительности.
Требование, которое я в данном случае предъявляю к законодательству, нисколько не находится в противоречии с моим основным взглядом на гражданский оборот как на основанную на эгоизме систему удовлетворения человеческих потребностей. Эгоизм есть единственная пружина оборота; он один в состоянии разрешить его задачу. Идея заменить его принуждением настолько невыполнима, что достаточно представить себе подобную замену, чтобы окончательно убедиться в неразрывной связи успешности труда с его свободой. Регулировать труд не с помощью вознаграждения, а посредством принуждения значило бы обратить общест¬во в рабочий дом и труд народа — в труд исключительно рук, так как принуждению поддаются только руки, но не дух.
Затем даже и в ручной работе принуждение никогда не может заменить вознаграждения: принуждение делает эгоизм врагом труда, между тем как вознаграждение приобретает в нем союзника; принуждение действуете лишь до тех пор, пока в виду кнут, вознаграждение же действует непрерывно; при несвободном труде в интересе работника работать по возможности менее, при свободном же — по возможности более; в первом случае он обманывает хозяина, во втором же — если кого и обманывает, так только самого себя.
Но, как бы ни был я твердо убежден в том, что единственная движущая сила в обороте есть эгоизм, с другой стороны, я не менее твердо убежден и в том, что государство призвано удерживать эксцессы этого эгоизма, когда они угрожают социальному благосостоянию. Нет, по моему мнению, более роковаго заблуждения, как полагать, что всякий договор как таковой (лишь бы он не был противным нравственности) имеет право на защиту со стороны закона.
Во второй части моего труда я буду иметь случай опровергнуть это заблуждение, здесь же ограничусь простым протестом. Против такого притязания на защиту, предъявляемаго личным эгоизмом, общество имеет право выставить свои интересы. Интересы же общества составляет то, что выгодно не одному, а всем, на чем все могут сойтись, и этот интерес, как выше указано было, есть не что иное, как справедливость. Она выше свободы; индивид существует не для себя исключительно, но и для мира, поэтому свобода (т.е. то, что соответствует личным интересам индивида) и должна подчиняться справедливости, т.е. тому, что требуется интересом всех…
Часть 5 Промысел
Под призванием в социальном или объективном смысле мы разумеем известный род деятельности, которою индивид более или менее постоянно служит обществу, следовательно, его социальный служебный пост. Если с таким призванием соединена цель экономическая, то мы называем последнее промыслом. Промысел, следовательно, есть такой вид труда, для котораго (по отношению к обществу) и при посредстве котораго (по отношению к отдельному лицу) живет индивид. Последний ищет у общества занятия для того, чтобы что-нибудь промыслить для себя.
Это, по нашему современному, существенно отличному от древняго воззрению, никого не может бесчестить, каково бы ни было его социальное положение: как не позорит никого труд, столь же мало может служить к бесчестью и вознаграждение, которое мы берем за труд, доставляющий нам постоянныя средства к жизни. Нечто позорящее усматриваем мы лишь в том случае, когда кто-либо берет плату за труд, не составляющий для него постояннаго жизненнаго ресурса.
Если комиссионер, проводив иностранца с вокзала в гостиницу, возьмет с него за это плату, то всякий найдет это в порядке вещей; если же последнее (принятие платы) позволит себе кто-либо иной, не комиссионер, то мы найдем это не совсем благовидным. Почему? А потому, что для перваго подобныя услуги являются постоянным средством к жизни, для втораго же — нет. Вознаграждение за труд в виде ремесла или постояннаго промысла составляет в глазах общества эквивалент не столько той или другой отдельной услуги, сколько эквивалент принятой на себя через посредство этого ремесла обязанности служить обществу — только тот имеет право жить известной работой, кто живет для этой работы <…>.
За готовность человека определеннаго промысла к услугам в пределах последняго ручаются, конечно, и его личный интерес, и боязнь конкуренции, но оба эти мотива могут отсутствовать — и что же тогда? Имеет ли он право отказать нуждающемуся в его услугах по личному его расположению или капризу? Может ли поступить так хозяин гостиницы с приезжим, лавочник, мясник или булочник со своими покупателями, адвокат с клиентом или аптекарь и врач с пациентами? Каждый настоящий деловой человек чувствует, что он не должен так поступать; он понимает, что за это он был бы осужден общественным мнением.
Спрашивается: имеет ли оно право на подобное осуждение? Кто осудит домохозяина, который не желает свой незанятый дом отдавать внаем или продавать? Конечно, никто! Дом хозяина общест¬венное мнение считает совершенно свободным, тогда как деловой человек определеннаго рода занятий является в его глазах связанным и не могущим уже освободиться от тех притязаний, на которыя он дал право обществу, заявив о своем социальном призвании. В глазах общества он занимает в последнем обязательное для него положение.
Обязанность есть отношение, определяющее назначение одного человека для другаго вообще или друг для друга. Этот взгляд общественное мнение без колебаний применяет и к упомянутому выше случаю...
Честь как мерило социального назначения человека
Что общаго между честью и делом? Ответ таков: честь в субъективном смысле (т.е. как внутреннее чувство того или другаго лица) есть свидетельство самого лица в том, что он живет в обществе соответственно его назначению, честь же в объективном смысле (уважение света) есть свидетельство общества о том же факте. Итак, честь измеряется социальным назначением человека. Назначение врача, адвоката и простаго ремесленника существенно различно, но посвящение всех сил на выполнение своего назначения одинаково всем им приносит честь, пренебрежение же своим назначением одинаково ставится в укор. Простой, но хороший ремесленник точно так же признает не соответствующим его чести поставить плохую работу, как добросовестный врач или адвокат — покинуть пациента или клиента в тяжелую для него минуту. Если кто из них позволит себе нечто подобное, его доброе имя страдает. Но это доброе имя и призвание находятся в теснейшей зависимости друг от друга. Насколько человек удовлетворяет своему призванию — это самое первое, что общество кладет на весы при суждении о человеке, чем оно определяет его пригодность, т.е. его социальную доброту <…>
Обязанность есть та сторона, которою призвание обращено к обществу, тогда как другая его сторона, которою призвание обращено к субъекту, есть вознаграждение. Таким образом, призвание является в некоторой степени видом приобретения, промыслом. Если же такое значение признания подчас теряется из виду, например, по отношению к человеку, который не нуждается в вознаграждении, то тем не менее в общем оно настолько важно, что придает и отношениям, и лицам именно тот характер, который они обыкновенно имеют и должны иметь…
Если в стране винокуренных заводов в десять или во сто раз больше, чем книжных лавок, библиотек и женских учебных заведений, то из этого, конечно, ясно, что в населении потребность пить водку несравненно сильнее потребности в духовной пище и в женском образовании. По отсутствию или присутствию, по числовым отношениям, словом, по статистике извест¬ной отрасли промышленности можно абсолютно верно заключать о степени интенсивности соответствующей ей потребности <…>.
Организация труда в форме промысловой отрасли
Для многих случаев, в которых оборот настоящаго времени довольствуется еще этой вспомогательной формой, по всей вероятности, он должен будет создать настоящую отрасль промышленности. Лучшее доказательство этого представляют денежныя операции. Простейшая и вместе с тем первоначальная их форма та, что нуждающийся в деньгах ищет то или другое частное лицо, которое могло бы ему их предоставить; позд¬нейшей формой является та, когда обе стороны обращаются к третьему лицу, посреднику, который берет на себя труд: для одной стороны достать деньги, а для другой — найти им помещение; самая же по¬следняя форма состоит в том, что заимодавец предоставляет свой капитал банку, который производит ссуды на собственный страх и таким образом избавляет перваго заимодавца от риска, а также и от необходимости самому искать помещения для капитала. Банковская операция есть самая совершенная форма денежнаго дела, и выгоды ея для всех трех действующих в ней лиц настолько очевидны, что с течением времени, по всей вероятности, она вытеснит обе предыдущия несовершенныя формы.
Результат предыдущаго изложения я выражу в следующем положении: отрасль промышленности содержит в себе социальную организацию труда и удовлетворение потребности.
Но этим далеко не исчерпывается еще значение отрасли промышленности для оборота; к вышеизложенному первому необходимо присоединить второе и третье поло¬жения. Второе будет следующаго содержания: отрасль промышленности есть организация вознаграждения.
Эта организация состоит в том, что вознаграждение из чего-то колеблющагося и случайнаго, основаннаго на чисто индивидуальных моментах, возвышается до степени соразмерности и незыблемости всеобщаго мерила ценностей — словом, организация вознаграждения состоит в осуществлении развитой нами выше идеи эквивалента. В этом отношении отрасль промышленности оказывает двоякое влияние: она способствует, во-первых, установлению размеров эквивалента и, во-вторых, обеспечивает практическое сохранение этих размеров.
Первая цель достигается прочным установлением, через посредство непрерывнаго опыта, постоянной меры и стоимости труда, необходимаго для даннаго производства. Подобный опыт доступен только тому, кто все свои силы, всю жизнь свою посвятил одной задаче. Только он знает, чего именно стоит труд, причем его личный опыт в этом отношении всегда проверяется опытом других, — ходячия цены предметов являются продуктом опыта целой отрасли промышленно¬сти, т.е. тысяч и миллионов индивидов, которые постоянно задаются разрешением одной и той же арифметической задачи. При разрешении этой задачи принимается в соображение тот или другой акт труда не отдельно, изолированно взятый, а в связи со всей жизнью, как ея нераздельная часть, следовательно, имеются в виду и необходимая подготовка к этому акту, и обязательная готовность быть всегда к услугам общества, и непроизвольные перерывы в труде и т.д.
Гонораром врача или адвоката должен оплачиваться не только тот или другой рецепт или составленная бумага, но и то время, которое эти лица употребили на теоретическую подготовку себя к их профессиям: плата посыльному, извозчику, акушерке должна вознаградить этих лиц и за то время, которое им по необходимости приходилось бездействовать в отношении работы: желающий воспользоваться их услугами обязан заплатить и за то время, в течение котораго посыльный праздно простоит на углу улицы или которое извощик проспит на козлах в ожидании седока.
При поденной плате этого не бывает: плата за поденный труд есть вознаграждение за день, она является эквивалентом точно определенной единицы времени без всякаго отношения к предшест¬вующему времени подготовки или ожидания.
Итак, отрасль промышленности определяет собою эквивалент; но, кроме того, она и обеспечивает его, сообщает ему прочность. Кто случайно оказывает другому какую-либо услугу, продает или отдает внаем свою вещь, тот может требовать такой платы, какую ему только представится возможность получить; но кто эти услуги, продажу или отдачу внаем обращает в постоянное занятие, промысел, тот в своем же собственном интересе должен брать ту именно цену, какую следует.
Таким образом, отрасль промышленности можно назвать регулятором вознаграждения… Поэтому тот, кто старается о понижении цен ниже пределов вышеупомянутой меры, не благодетель общества, а его враг, так как он потрясает самую основу промышленности, нарушая установленное опытом равновесие между трудом и вознаграждением за труд. Делает ли он это из собственной выгоды или (если он человек богатый) по ложному направлению добрых чувств, это совершенно безразлично <…>.
Стимулирование таланта
При рассмотрении социальнаго значения отраслей промышленности мне остается разъяснить еще третий пункт — ту выгоду, которую ор¬ганизация промысла доставляет обществу, обеспечивая ему появление таланта.
Пока в Риме считалось бесчестным брать плату за умственный труд, государственная служба, равно как и занятия наукой, должна была составлять монополию богатых, и таланту, не имеющему состояния, доступ к ним был фактически закрыт. В том, что впоследствии эти отрасли деятельности превратились в промыслы, доступные для всех граждан, следует видеть прогресс не только для отдельнаго индивида, но и для целаго общества. Обыкновенно утешаются тем доводом, что гений преодолевает все преграды, но ведь и гений нуждается в хлебе для поддержания своей жизни, и если деятельность по призванию его не дает ему куска хлеба, не будучи пока признана отраслью промысла, то гению придется избрать другую специальность, именно такую, которая обеспечила бы ему средства к жизни…
В настоящее время ни один гений не может затеряться для мира, где бы он ни появился, он будет непременно замечен и сам собой займет подобающее положение. Новые Каталанн, Паганини и Бетховены теперь не могут сделаться ничем иным, как тем, чем сделались преж¬ние; в средние века подобные артисты, не пожелав сделаться уличными певцами или музыкантами в пивных лавках, были бы вынуждены заняться каким-нибудь простым, честным ремеслом. Во времена, в которыя не возникли еще учреждения, соответствующия гению, последний является проклятием, это — орел в тесной клетке, где он при всякой попытке расправить крылья ударяется головой о железныя прутья. В настоящее время, когда гению открыты пути ко всем отраслям науки и искусства, он уже сам будет виноват, если не сделается источником счастья для самого себя, а для мира — источником благодати.
Что же произвело такой переворот? Обеспечение вознаграждения в форме известнаго определеннаго призванием занятия; такое занятие само по себе обусловливает для всякаго, способнаго к нему, право на кусок хлеба. В настоящее время Ганс Сакс не был бы принужден шить сапоги, чтобы иметь возможность писать стихи, равно как и Спинозе не пришлось бы шлифовать стекла для того, чтобы иметь возможность заниматься философией. Наука и искусства установили такой порядок вещей, при котором всякому, приступающему к ним с достаточным дарованием, обеспечивается кусок хлеба: кусок хлеба из милости, который и наука, и искусство в прежния времена принуждены были принимать от сильных мира сего, теперь заменен жалованьем и гонораром.
Комментарии
К статье не оставили пока что ни одного комментария. Напишите свой — и будете первым!