Закон і Бізнес


Колдовская сила

За посылание по ветру злых слов на царя волхв мог поплатиться жизнью, а за шептания без плачевного исхода — свободой


Законы столетий, №29 (964) 17.07—23.07.2010
12701

275 лет назад, в 1735 году, российский Сенат установил наказания для знахарок, которых за использование заговоров подвергали пыткам и заточали в монастыри, а при повторном обвинении приговаривали к смерти. Как выяснила корреспондент «Власти» Светлана КУЗНЕЦОВА, это нисколько не помешало деревенским целителям применять странные, а порой и чудовищные методы лечения.


«Каралось сожжением в срубе»

Дело, рассматривавшееся Сенатом в 1735 году, было типичным для дел о колдовстве, ворожбе и заговорах, называвшихся тогда шептаниями, которые русские судебные учреждения решали на протяжении веков. Типичным в смысле невнятности и малой доказательной базы обвинений, а также запутанно¬сти показаний свидетелей и обвиняемых. Из-за этого высшая судебная инстанция Российской империи прибегла к самому надежному и испытанному методу выяснения подноготной — пыткам.
Правда, истязания не помогли. Показания обвиняемых женщин никакой ясности в обстоятельства произошедшего не внесли. Однако часть знахарок все-таки признались в использовании шепотов, другие — нет, что и стало основой для решения Сената, приобретавшего силу закона для всех подданых империи. Непризнавшихся оправдали, а тех, кто не выдержал пыток, после телесных наказаний либо отправили в монастыри, либо отдали на поруки. При этом женщинам объявили, что при попытке побега из монастыря или повторном обвинении в знахарстве они, как говорилось в указе, «казнены будут смертью безо всякой пощады».
Ничего принципиально нового в этом решении не было. Сенат лишь упорядочил и смягчил существова¬вшие издревле наказания за колдовство и знахарство.
Этнограф и историк Елена Елеонская писала о судебных делах XVII—XVIII веков: «Правительственные лица от¬но¬сились к употреблению заговоров весьма строго; сыск велся тщательно, но решение окончательное было различно, и не всегда суд выносил смертный приговор. Из этих различных судебных заключений можно сделать следу¬ющее наблюдение: в XVII веке смертью каралось такое колдовство, которое имело связь с деяниями преступными по существу: «...А болховичи, посадские люди, сказали, что он, Савка, людей кореньем порчивал... и Савка Курченин в Болхове посажен в тюрьму», и велено было разыскать, «не уморил ли он, Савка, кого... отравою ли или иным каким наговором и шептаньем».
Отпадение от веры, злоумышление против высшей власти связывались в большинстве случаев с волшебством, с употреблением заговора, и в таких случаях «еретические» речи и письма являлись ярким свидетелем преступности, тогда заговор особенно строго рассматривался и осуждался.
Мишка Свашевский после долгого и запутанного сыска был сожжен; и главной причиной этой строгости были найденные у него отречение от Бога и заговор с обращением к бесам, а волхв Дорофей поплатился жизнью за посылание по ветру злых слов на царя Петра.
Колдовство, не имевшее никаких последствий, все-таки наказывалось тюрьмою, битьем кнутом, ссылкою, как деяние, в котором усматривалось безусловно злое намеренье.
Серьезно-боязливое отношение к колдовству и заговору в течение XVII века постепенно меняется, и постановления средины XVIII века значительно разнятся от приговоров предыдущего века. То, что в XVII веке каралось сожжением в срубе, в XVIII веке вызывает постановление лишь «подвергнуть шестилетнему запрещению с посылкою в монастырь, дабы он (виновный), сожалея, яко в намерениях своих он не на Бога вся действующего, но на бесов... полагал надежду, истинное приносил покаяние и, упражняясь в посте и молитвах, просил Всемилостивого Господа Бога оставить его преступления». (Здесь и далее лексические, стилистические, грамматические особенности цитируемых источников сохранены. — Прим. ред.)

«Они «мучили» глаза»

Подобное изменение судебной практики объяснялось не только и не столько уменьшением количества «злоумышлений» против высшей вла¬сти путем колдовских проклятий. Судя по всему, количество знахарей и знахарок пусть и медленно, но неуклонно уменьшалось, а вслед за этим — и наносимый ими вред. В городах их вытесняли лекари и аптекари, количество которых начиная с петровских времен постоянно росло. А в деревнях, как бы странно это ни звучало, знахарок мало-помалу начали заменять помещицы.
Произошло это после того, как в первой четверти XVIII ве¬ка в России развили бурную деятельность бродячие продавцы разнообразных снадобий, весьма умело рекламировавшие свою продукцию. Пользы для здоровья сельских жителей от этого было ничуть не больше, но при этом крестьяне платили им весьма большие по тем временам деньги. А такое обстоятельство не могло не обеспокоить владельцев имений. Крестьяне тратили на бесполезные, а иногда и опасные порошки и микстуры последние гроши, которые в виде оброчных платежей могли пополнить карманы господ. Но, главное, напринимавшись панацей от всех хворей, ревизские души — основное достояние любого помещика — или оставались больными на всю жизнь, или уходили из нее вовсе.
Именно поэтому самые сметливые помещики решили взять дело лечения кре¬стьян в собственные руки. Крупные землевладельцы нанимали для своих имений врачей, которые, помимо членов семей помещиков, должны были лечить и крестьян. Вот только процесс врачевания деревенских жителей в большинстве случаев так и не получалось наладить: селяне опасались докторов — ино¬странцев и иноверцев.
«Простой русский человек, — писал доктор медицины Иван Пантюхов в 1869 году, — и до сих пор относится с большим недоверием к докторам и аптекарям. Больницы он считает заведениями, откуда редкий живой выберется, а докторские рецепты — чем-то каббалистическим и, пожалуй, неправославным. Хотя те времена и прошли, когда докторов, как немцев и сносящихся с нечистою силою нехристов, убивали за напущение болезней и отравление воды; но и до сих пор апокрифические, раскольничьи книги, в которых проклинаются доктора и все лечащиеся у них, не остаются без влияния на народ».
А вот помещики средней руки и мелкопоместные дворяне, которые из-за стесненности в средствах не могли нанять докторов и потому возложили дело оздоровления крестьян на собственных жен, не прогадали. Крестьяне быст¬ро смекнули, что хозяйка не станет наносить вред их здоровью, и без боязни пользовались предлагаемым лечением. Вскоре это превратилось в часть быта помещиц и своего рода обязанность, передаваемую из поколения в поколение.
«Большинство помещиц доброго старого времени, — писал врач Эдуард Заленский в 1908 году, — доброхотно отбывали повинность в деле лечения крестьянства. Что этим они преимущественно удовлетворяли свое нравственное побуждение облегчать страдания ближнего, я мог убедиться из разговоров со старыми мужиками, часто твердившими по этому поводу одно: «Дохторя леча по-ученому, баре — от доброго сердца». Некоторые из помещиц были серьезно увлечены домашнею, конечно, медициною, занимались ею постоянно и даже вырабатывали из себя специалисток и больше всего по «глазной части». В этой специальности они, по характерному выраженью крестьянства, «мучили» глаза. Такое выражение можно принять в прямом смысле и признать за ним все его действительное остроумие, если иметь в виду те лечебные средства, которыми помещицы пользовали своих глазных больных. При «туске» (помутнении) на «глядельцах» и вообще при глазных бельмах употреблялся для присыпки сахарный песок или же порошок, составленный из равных частей имбиря, сахара и наскобленного с карандаша графита; при слезотечении в ходу были капли из водки или из водного раствора «белого купороса», называемого теперь по-знахарски «грымзою»; при глазной боли обязательно за уши приставлялись шпанские мушки и для примочки давалась розовая вода. Если к этим средствами присоединить еще арнику, грудной чай, липовый и бузинный цвет, ромашку, мяту, шалфей, «нюхальный» (нашатырный) спирт и «тягучий» пластырь, то это и будет весь главный лекарственный арсенал, бывший в распоряжении у сердобольных помещиц».
При этом деревенские знахарки, повивальные бабки, костоправы и рудометы, лечи¬вшие кровопусканием, как и колдуны и ворожеи никуда не исчезли. Их стало меньше, но они находили себе пациентов среди тех, кому не повезло с помещицей, или тех, чья барыня брезговала лечить ту или иную хворь. А колдуны и ворожеи сами создавали себе клиентуру, наводя на доверчивых крестьян «порчу», а затем ее снимая.

«Побольше врачей определить на места в волостях»

Время реванша медиков из народа и для народа пришло после отмены крепостного права в 1861 году. «Прежде, — писал в 1865-м доктор медицины Василий Дерикер, — помещик считал своей обязанностью заботиться о здоровье собственных крестьян, а при новом устройстве забота эта лежит на самих крестьянах, на сельских обществах». Однако, как отмечал В.Дерикер, задача обеспечить все общества врачами представлялась совершенно невыполнимой: «Некоторые предлагали вообще побольше врачей определить на места в волостях за счет особого сбора. Это, конечно, надобно надеяться, со временем и устроится. Но покуда, в настоящее время, и всех-то наличных врачей ни в каком случае не хватит на все сельское население».
В результате крестьянам не оставалось ничего другого, как обращаться за помощью к знахарям, а озабоченным здоровьем народа специалистам — изучать методы народной медицины. Узнав о некоем методе лечения от знающего человека, чаще всего врача или фельдшера, деревенские целители пробовали его на себе или своих близких и, убедившись в эффективности, начинали его применять. А чтобы никто не догадался, что речь идет о довольно известном аптечном средстве или лекарственном растении, окружали лечение таинственностью, создавали соответствующую обстановку в своих избах, а главное, выдумывали заклинания, которые больной воспринимал как важную и самую тайную часть исцеления. Некоторые из знахарей в дополнение различными способами маскировали и само лекарство, примешивая к нему различные красители или горькие добавки, чтобы скрыть его настоящий цвет и вкус и не плодить конкурентов.
Вот только последние все равно появлялись. Как писали многие наблюдавшие за их работой врачи, копировали такие знахари главным образом заговоры, заклинания. А вот лечебное средство либо отсутствовало, либо заменялось чем попало, что наносило больным огромный, а порой и непоправимый вред.
Разобраться в том, чьи снадобья и заговоры помогают, а чьи нет, крестьяне могли только методом проб и ошибок и потому объезжали с больным всех окрестных знахарей и знахарок. А до врачей добирались или когда ничто не помогло, или когда помогать было уже слишком поздно.
Мнения медиков относительно простонародных методов лечения после первых же лет наблюдения за знахарями разделились. Подавляющее большинство врачей признавали, что народ больше верит деревенским целителям, чем врачам, и предлагали неукоснительно с этим бороться. И лишь единицы настаивали, что следует внимательнее присмотреться к знахарям, выбрать из них тех, кто действительно способен лечить, но не может получить образование в силу обстоятельств, и, обучив, сделать их помощниками врачей.
И все же большинство врачей не верили в успешность простонародных методов лечения. Однако на серьезную борьбу со знахарями их подвигло не это, а изменение экономических условий жизни в деревне и стране в целом. Университеты выпускали все больше докторов, а на селе, несмотря на регулярные неурожаи и прочие напасти, стали появляться крепкие собственники, не только имеющие достаток, но и проникшиеся чуждыми прежде идеями гигиены и желавшие сохранить здоровье.
Так что за доходы от обслуживания этих разбогате¬вших деревенских жителей ди¬пломированным врачам приходилось бороться со знахарями и прочими народными целителями. И борьба обещала стать нешуточной.

«Действует на психическую сторону больного»

К окончанию XIX века — века великих научных открытий и технического прогресса — во всех цивилизованных странах знахарство под натиском достижений медицины сдавало свои позиции. Однако в России в те же самые годы, как констатировали бытописатели и медики, такое целительство было широко распространено во всех видах и формах, причем не только в глухих уголках страны, но и в Санкт-Петербурге — столице империи.
Основной причиной процветания знахарей многие видные деятели русской медицины считали неистребимые дедовские традиции, беспро¬светную бедность народа и соответствующие ей ужасающие условия быта.
Чтобы переломить ситуацию, врачи принялись за изучение методов народных целителей. Редкие записки земских медиков того времени обходятся без рассказов о том, как доверенные люди знакомили врача с бабкой-знахаркой или деревенским колдуном. Однако в каждой губернии и едва ли не в каждом уезде существовали собственные представления о болезнях и способах их излечения, причем нередко диаметрально противоположных.
Именно поэтому огромное содействие врачам оказали этнографы, начавшие с 1897 го¬да собирать сведения о народных традициях, обычаях и образе жизни, включая, естественно, знахарство. С помощью местных корреспондентов, среди которых были земские врачи, фельдшера, учителя, священники и мелкие чиновники, удалось установить те общие черты, которые присутствовали в манипуляциях всех сельских ведунов и ведуний.
Так, из Болховского уезда Орловской губернии сообщали: «Если знахари и не до¬стигают прямой цели помочь больному, то они разными механическими действиями, употребляемыми при заговорах, — поглаживаниями, постукиваниями и нашептываниями — значительно успокаивают нервы больного. Извест¬ная обстановка и таинственность, запахи каких-то трав, окуривание — все это так или иначе действует на психиче¬скую сторону больного, и в особенности крестьянина, верующего и в силу черта, и в могущество колдуна.
Успех знахарей и бабок я еще объясняю тем, что крестьяне очень любят поговорить про свою болезнь, или, как они выражаются, отвести душу. Между тем врачи часто обрывают их на полуслове, не дав высказаться. Уходя от врача с лекарством, но в скверном настроении духа, крестьяне думают: «Вот, путем и не расспросил меня, а тоже лекарство дал; должно больше, чтобы отвязаться». Если же при этом дано еще безвкусное лекарство, тогда вера в доктора потеряна уже окончательно».

Сила «ядовитого взгляда»

Не менее важной частью описаний народных нравов оказалось то, что вера в сверхъестественные способности бабок основывалась на древних, дохристианских представлениях о духах и колдовстве как источниках большинства напастей.
Доктор Гавриил Попов обобщил многочисленные примеры простонародных за¬блуждений, присланные из глубинки: «Чрезвычайно интересны способы, при посредстве которых производится порча. Всего чаще она пускается по ветру, по воде, примешивается к пище и питью, а иногда достигается и путем заклинания... Порча в виде за¬клятия и данная в пище и питье неизменно входит в того, кому «дано», а пущенная по ветру и по воде — на кого попадет...»
Однако самым страшным крестьяне считали личное общение с колдуном: «Из Пензенского уезда сообщают о том, как колдун, будучи сердит на одну женщину, схватил ее за плечо, и та с этого момента заболела. При встречах он постоянно окликал ее, и та падала тотчас на землю и начинала биться... По мнению некоторых егорьевских крестьян (Ряз. губ.), есть такие колдуны, которые одним взглядом могут иссушить человека или свести его с ума».
Особенно же страшными колдунами, по данным, собранным этнографами, считались виритники. В труде Г.Попова говорилось: «Виритник имеет такой ядовитый взгляд, что, если задумает кого-нибудь сглазить, может в одну минуту сглазить так, что тот в один час отправится на тот свет, если только не примет энергичных мер к разрушению взгляда. Поэтому он внушает к себе гораздо больше страха, чем самый сильный колдун или ведьма. Последних можно в сердцах и побить, виритника же никогда: его взгляд разрушает все такие попытки. В таких случаях он, отойдя на три шага, устремляет будто бы такой взгляд на противников, что те тотчас же начинают кричать: «Прости нас! Не будем тебя бить, только вынь свой яд». В эту минуту они ощущают ломоту во всем теле, у них начинает кружиться голова, появляется боль в сердце, а руки каменеют так, что не только бить, но и кверху их поднять нельзя. По народному мнению, если виритник рассердится на целую деревню и пожелает ее извести, то может в течение одного месяца истребить всю, со всем скотом и всей живущей в ней тварью. Даже птицы, которые в это время будут пролетать через деревню, и те попадают на землю мертвыми — вот какова сила ядовитого взгляда виритника (Орл. губ. и у.)».
Верой людей в порчу и сглаз деревенские колдуны пользовались без всякого за¬зрения совести. Сельские врачи с иронией описывали борьбу, идущую в деревнях между колдунами и крестьянами. К примеру, одним из самых страшных видов порчи считался залом, когда на поле колосья заворачивались особым образом или скручивались и перевязывались волосами, в результате чего зерно не только с этих колосьев, но и со всей полосы, вызывало порчу. И если съесть что-либо, приготовленное из этих зерен, то по крестьянским верованиям, можно заболеть тяжело и надолго.
Поэтому, чтобы отвести напасть от себя, приходилось звать колдуна, а порченое зерно старались продать. А чтобы заломов не случалось, поля перед сбором урожая охраняли особенно тщательно.
Последнее обстоятельство, как писали врачи, очень ос¬ложня¬ло жизнь колдунам. По¬следние должны были незаметно, не оставляя следов, пробраться на поле и быстро сделать залом. Если же крестьяне ловили их с поличным — расправа была коротка.
При этом и врачи, и этнографы отмечали, что народ имеет дело с колдунами лишь по необходимости и крайне неохотно им платит. Самым распространенным гонораром являлась водка, и потому среди этой категории народных целителей было достаточно много пьяниц, влачивших довольно жалкое существование.

«Опившегося сварили насмерть»

Следует отметить: крестья¬не верили в самые разнообразные средства лечения. Причем на первом месте в православной стране находились чудотворные святыни, которые, правда, как констатировали врачи и этнографы, использовались отнюдь не в соответствии с церковными канонами. К примеру, считалось, что во время тяжелых родов разрешиться от бремени помогает открытие в храме царских врат. И, несмотря на прямой запрет, священники, вняв мольбам родных страждущей, производили это действие. Другим неканоническим способом использования святынь, сообщали с мест, оказалось применение почитаемых икон от зубной боли. Считалось, что для облегчения мук икону следует погрызть.
Существовало и средство от умственной отсталости, не позволявшей хорошо учиться грамоте и счету в церковно-приходских школах. Заботливые родители верили, что ребенок начнет отвечать урок звонко и бойко, если к его нательному крестику привязать отрезанный от веревки церковного колокола клочок. Однако едва ли не самым важным лечебным мероприятием с использованием святынь народ считал крестный ход.
Но все же крестьяне особо доверяли тем способам лечения, до которых дошли на собственном опыте.
«Применяя в качестве врачебных средств, — говорилось в труде доктора Г.Попова, — все эти предметы своего немудреного домашнего обихода, в каждом из них усматривая целебное значение и пробуя то одно, то другое, крестьянин остается довольным, если применяемое средство хоть в каком-нибудь отношении окажется полезным, и после этого уже не обращает никакого внимания на вред этого средства…
К огнестрельным ранам, оказывается, хорошо прикладывать тертую коноплю, так как она «выгоняет» пули. При укусе бешеной собаки или волка следует приложить к ране теплое голубиное мясо или, превратив в порошок высушенную пчелиную матку, одну половину принять внутрь, а другой присыпать укушенное место. При ужалении змеи следует мазать рану серой из уха и всего человека вымазать чистым дегтем (Болховский и Карачевский у. Орл. губ.). В других случаях лучшим средством считается натирание укушенного места селедкой или прикладывание к нему живых лягушек, которые должны сменяться новыми, как только лягушка издохнет (Р.-Борисоглебский у. Яросл. губ., Череповецкий у. Новг. губ.)».
Кроме необычных средств, использовалось и то, что буквально лежало под ногами в каждом крестьянском дворе: «Находит себе применение помет в виде мазей и припарок при различных заболеваниях горла. Иногда в таких случаях прикладывают к шее просто нагретый коровий кал, иногда голубиный, смешанный с медом, а иногда — свиные испражнения, перетопленные с коровьим маслом. Такое же применение находит помет в виде припарок на щеку при флюсе или зубной боли».
По наблюдению врачей и этнографов, способы простонародного врачевания, такие как навозные ванны для детей, приводящие к печальным исходам, все равно продолжали массово использоваться. «Особенно достается в таких случаях «опившимся». Обливание кипятком головы и других частей тела совершается в этих случаях иногда с таким усердием, что получаются ожоги второй степени, у больного вылезают потом волосы, и он приобретает рубцовую лысину во всю голову. Один из сотрудников приводит даже случай, когда «опившегося» сварили насмерть, вылив на него несколько самоваров кипятку».
Но еще более поразительным оказалось другое. Борьба с подобными методами лечения, даже в случаях летального исхода, не велась. Знахарь немедленно скрывался, а полицейские не предпринимали никаких действий по его розыску, несмотря на наличие в уложении о наказаниях положения о мерах воздействия на знахарей.
Процветали целители и в первые годы советской вла¬сти, а всякая агитация, направленная против них, не имела особого влияния на пациентов. И лишь после введения суровых наказаний за незаконную врачебную деятельность, а также после того, как увеличилось количество больниц и фельдшерских пунктов, казалось, знахарство исчезло навсегда. Однако даже в те времена в случае необходимости любая женщина могла найти бабку, снимающую порчу или умеющую приворожить.
А в конце 1980-х годов люди, как никогда, веровали в эффективность нетрадиционных, как их стали называть, методов лечения. Появилось несметное количество потомственных целителей и целительниц, чьи методы практически не отличались от дореволюционных. И это вряд ли можно было объяснить нищетой или поголовной безграмотностью. Скорее всего, сказалось резкое ухудшение состояния отечественного здравоохранения, имевшее место в те годы.
А ведь еще в 1869 году врач Иван Пантюхов писал о борьбе докторов со знахарями: «Если народ не очень охотно обращается к докторам, то, вероятно, он не видит от них для себя особенной пользы». И какой бы век ни был на дворе, каждый лечится тем, во что больше верит, какими бы фантастическими и нелепыми ни вы¬глядели эти способы.