Ликвидировав кулака как класс, ликвидировали и достаток как факт

«Острые продовольственные затруднения переходят местами в форменную голодовку»

80 лет назад, в 1931 году, в СССР началось генеральное наступление на крестьян-единоличников. Обозреватель «Власти» Евгений ЖИРНОВ выяснил, как именно большевики, обеща¬вшие сельским труженикам землю и свободу, закрепощали их и отбирали все до последней нитки. А также разобрался в том, как сопротивлялись крестьяне и особенно крестьянки.

«Белянина избили и 2 часа держали на морозе»

В истории отечественного крестьянства 1931 год должен был стать важным и запоминающимся. Ведь именно в этом году, не случись революции, должны были осуществляться последние выплаты за помещичью землю, которая навечно переходила в собственность крестьян. Однако жизнь, а точнее говоря, большевики распорядились иначе. Взяв власть, они пообещали мир народам, фабрики — рабочим, а землю — крестьянам. Вот только на деле с первого же дня начали проводить другую линию, весьма отличавшуюся от декларируемой.
Землю, которая после осво¬бождения крестьян в 1861 го¬ду осталась в собственности помещиков, новая власть отдавала крестьянам лишь в том случае, если из-за размеров или качества почвы она не представляла большой ценности. А вот крупные поместья с налаженным производством еще в 1917—1918 годах преобразовывали в государственные или советские хозяйства, где, по сути, менялся только собственник, а крестьяне как были, так и оставались наемными безземельными работниками.
Однако и те, кто получил землю от советской власти, пользовались ею довольно ¬ограниченное время. В 1929 го¬ду начались коллективизация и обобществление земли и имущества, сопровождавшиеся таким принуждением и насилием, что во избежание крестьянских бунтов Иосифу Сталину пришлось опубликовать знаменитую статью «Головокружение от успехов». Правда, в тот момент мало кто догадывался, что целью статьи было не одергивание зарвавшихся аппаратчиков, а успокоение масс. И как только страсти улеглись, коллективизация началась вновь. Крестьян опять стали принуждать к вступлению в колхозы, а зажиточную часть крестьянства — кулаков — партия приказала ликвидировать как класс.
Весной 1930-го новая кампания велась вовсю, но уже к осени оказалось, что результаты, мягко говоря, не соответствуют ожиданиям партии и правительства. В колхозы к концу года удалось загнать менее четверти крестьянских хозяйств. А уменьшение числа крепких крестьянских хозяйств привело к сокращению количества выращиваемого зерна и резко уменьшило число налогоплательщиков. Потери решили восполнить за счет усиленных хлебозаготовок, отправляя в деревни разного рода уполномоченных.
Колхозник из Кимовского района Московской области писал в газету «Социалистическое земледелие»: «Рабочие-ударники, приехавшие с завода или фабрик, ходили по дворам с криками: «Запрягай лошадь сейчас и накладывай рожь и овес». Крестьянин говорит: «У меня осталась только солома, и той не хватает». Но они не считаются с этим. «Накладывай, — говорят, — иначе дадим твердое задание». До тех пор создавали красные обозы, пока весь семенной овес и не свезли. Сейчас приказывают засыпать семфонды, а у самих нет кормов, лошади падают, коровы тоже, топлива нет. Народ страдает от холода. А вы отправляете иностранным державам лес, дрова и т.д.» (Здесь и далее особенности орфографии и стиля цитируемых источников сохранены. — Прим. ред.)
Подобные письма еще раз убеждали руководящих товарищей, что любые неуспехи в хлебозаготовках или коллективизации — происки недобитых кулаков и их приспешников, так что далеко не везде дело ограничивалось только криками.
«В ходе хлебозаготовок осенне-зимнего периода 1930 г., — говорилось в справке ОГПУ о политическом положении в Казахстане, — зафиксированы многочисленные факты избиения бедноты и батрачества уполномоченными по заготовительным кампаниям, ряд случаев раздевания догола на морозе, обливание холодной водой, массовые аресты бедноты с содержанием арестованных в холодных помещениях, без пищи и т.д… В пос.Воробьеве Боровского района уполномоченный по хлебозаготовкам в ноябре арестовал 70 чел., в большинстве середняков, в том числе 15 женщин. После ареста у них изъяли весь хлеб. За все время хлебозаготовок в этом поселке изъят весь хлеб у 100 хо¬зяйств, осуждено 32 хозяйства, оштрафовано 80 чел. В с.Степановке Андреевского района быв. Алма-Атинского округа уполномоченный по хлебозаготовкам, член ВКП(б), вы¬звал ночью бедняков и середняков, избивал их, угрожая расстрелом, издевался над ними. Так, Белянина избили, раздели и 2 часа держали на морозе».
Поскольку же и это не всегда помогало, в наступившем 1931 году партия решила начать наступление на единоличников и завершить полностью и окончательно ликвидацию кулаков.

«Раздевали бригадиров донага и всячески издевались над ними»

Проблема с исполнением партийных установок заключалась главным образом в том, что власти на местах и сельские жители отчетливо понимали, чем грозит им новый поворот событий. Ничего, кроме ухудшения экономиче¬ской ситуации, ждать не приходилось. А потому они с разной степенью решительности и открытости сопротивлялись выселению кулаков и экспроприации их собственности: «Развертывание и самый ход кампании, — докладывало ОГПУ о ситуации в Западной Сибири в конце января 1931 года, — по ряду районов ознаменовались неподготовленностью местных организаций к практическому осуществлению решений крайкома и крайисполкома, в отдельных организациях, особенно сельских, некоторым благодушием и оппортунистическими колебаниями (утеря кулака) и боязнью трудностей... Отдельные руководители районных парторганизаций встретили директиву крайкома скептически, высказывая свое мнение о ее несвоевременности и нецелесообразности. Секретарь Кожевниковского РК ВКП(б) Сухов в беседе по этому вопросу с работниками крайцентра за¬явил: «Лучше бы вы не совались с этим выселением кулачества, если вы будете проводить так, как в прошлом году, так лучше выселения и не проводить».
За кулаков вступались и их односельчане. В той же справке ОГПУ о Западной Сибири приводился пример такой помощи: «В пос.Рождественском Каргатского района при выселении кулака Ляхова последний оказал сопротивление и категориче¬ски отказался выехать. Собравшаяся на крики кулака толпа женщин, преимущественно родственниц кулака, растащила детей Ляхова по своим домам, а самого Ляхова взяла под охрану. При попытке арестовать Ляхова середняк Матросов набросился на председателя сельсовета и ударил его по лицу с криком: «Мы Ляхова не выдадим!» При вторичной попытке со стороны сельсовета и уполномоченного РИКа выселить кулака Ляхова снова собралась толпа, преимущественно женщин, в числе 70 чел. и опять не допустила выселения».
При этом, как отмечалось во многих документах, крестьянки оказывали все более и более активное сопротивление раскулачиванию и коллективизации.
«В последнее время, — говорилось в составленной в январе 1931 года справке ОГПУ об участии женщин в антисоветской деятельности, — участие женских масс в антисоветских проявлениях в деревне становится все более активным. Женщина участвует уже не только в «волынках» (массовых выступлениях), но ее можно встретить и в составе кулацких, антисоветских группировок, среди террористов-поджигателей и среди активных агитаторов на собраниях... За вторую половину 1930 г. из 1352 массовых выступлений в 543 женщины составляли подавляющее большинство в составе участников (в 464 случаях выступления были исключительно женскими по составу). Во всех остальных женщины составляли значительную часть участников».
Причем, как отмечалось в справке, крестьянки не ограничивались собраниями и митингами: «Выступления на почве хлебозаготовок (сопротивление описям имущества, изъятия хлеба и т.п.), против изъятия и ущемления кулачества и а/с элементов и на религиозной почве во многих случаях отличались остротой, сопровождались физическим насилием выступавших над местными совработниками и активистами, разгромами сельсоветов и других общественных организаций и учреждений. Зафиксировано несколько случаев массовых выступлений женщин, вооруженных вилами, кольями, ножами. В с.Теменское Колпнянского района ЦЧО 19 декабря толпа женщин в 100 чел. напала на бригаду, работавшую по хлебозаготовкам и мясозаготовкам. Женщины раздевали бригадиров донага и всячески издевались над ними.
В с.Антоновка Н.-Бугского района (УССР) во время вы¬ступления избит милиционер; толпа женщин в с.Евгеневка Старо-Кременчикского района (УССР) пыталась учинить самосуд над начальником милиции и уполномоченным РИКа; в с.Нерубьевка Ровеньского района (УССР) толпа женщин набросилась с ножами и вилами в руках на комиссию по проведению хлебозаготовок, не допустив ее к работе».
К удивлению властей, выступления крестьянок оказывались не только хорошо организованными, но и продолжались не один день. Еще более любопытным оказалось то, что крестьянки требовали от мужей, отцов и братьев отказаться от участия в их акциях: «Характерно, — до¬кладывало ОГПУ, — что мужчины во время женских «волынок» обычно держатся в стороне, не вмешиваясь в толпу. Суровая кара за участие в массовых беспорядках удерживает мужчин от участия в выступлениях. В то же время, несмотря на явно антисоветские действия, женщины (в том числе иногда и кулаки) обычно оставались безнаказанными. Такое положение лишь укрепляло среди женщин и вообще населения убеждение, что «женщине ничего не будет, женщине все можно». Во время выступления женщин с.Антоновка Н.-Буг¬ского района (УССР) из толпы раздавались крики: «Мы никого не боимся, мы уже были в ГПУ, и нам ничего не сделали и не сделают».
Но самое удивительное заключалось в том, что крестьянки нередко создавали конспиративные организации и проводили акции, которые расценивались как террористические: «Во второй половине 1930 г. зафиксировано несколько случаев участия в совершении террористических актов (главным образом поджогов и вредительских действий) женщин — членов семей раскулаченных, арестованных и высланных кулаков. В с.Алгай Новоузенского района НВК дочерью раскулаченного совершен поджог квартиры сотрудника ОГПУ — в отместку за произведенный у нее обыск с целью обнаружения серебряной монеты».

«В ряде сел идет поголовное уничтожение скота»

Возможно, многими из протестующих и сопротивляющихся раскулачиванию двигало чувство сострадания к родственникам и землякам. Но наверняка все они понимали и еще одну непреложную истину: как только советская власть покончит с кулаками, она возьмется за менее зажиточных — середняков. Причем реальность такого развития событий подтверждалась многими фактами.
«Некоторые сельские и районные работники, — до¬кладывало ОГПУ о ситуации в Западной Сибири, — проявляли склонность к включению в списки выселяемых отдельных середняков и зажиточных, мотивируя свои требования «наличием у них большой посевплощади», «нежеланием их идти в колхозы» и т.п. Уполномоченный Черлакского РИКа настаивал на выселении середняка Илюхина за то, что он «много сеял». Подобные тенденции нашли свое практическое выражение в искривлении классовой линии. В с.Инсарка, Орловка, Сухачевка и др. Исиль-Кульского ра¬йона уполномоченные района и сельсоветы включили в списки выселяемых отдельных середняков и даже членов колхозов».
Поскольку подобные перегибы имели место по всей стране, как и в начале коллективизации в 1929 году, крестьяне начали массово забивать скот, чтобы не отдавать его государству даром при раскулачивании. Картина, описанная в докладах ОГПУ в январе 1931 года, выглядела просто зловеще. О Центрально-Черноземной области говорилось: «Хищнический убой и распродажа скота (особенно мелкого и молодняка) за последние 2—3 месяца приняли широкие размеры, возрастая из месяца в месяц. В некоторых селах за одну ночь убивалось до 700 голов овец (Дросковский район)».
Особенно беспокоил власти превысивший все мыслимые границы убой лошадей — главной тягловой силы советского сельского хозяйства. В том же документе рассказывалось о происходящем на Северном Кавказе: «В Таганрогском районе массовое разбазаривание скота, в особенности лошадей, в последнее время приняло угрожающие размеры. Колхозами скот сдается непосредственно на бойню партиями до 30 лошадей. Поступление лошадей для убоя настолько велико, что таганрогская бойня с убоем скота не справляется. В ст.Переяславской того же района за короткий промежуток времени было убито и продано 150 голов крупного рогатого скота. Хищническому истреблению скота в известной степени способствовала усиленная агитация а/с элемента о необходимости распродажи скота, так как «скот скоро заберет государство»...»

«Отмечается чрезвычайно низкое качество тракторов»

Положение осложнялось и потому, что выход «железных коней» — тракторов — на поля СССР шел довольно вяло и сопровождался массой проблем. На создававшихся для обслуживания колхозов машинно-тракторных станциях не хватало и людей, и качественной техники. Неутешительной была и информация о ситуации там, где коллективизация, как считали в Москве, имела некоторые успехи. «В колхозах, — говорилось в докладе ОГПУ о ситуации в Западной Сибири, — царит бесхозяйственность, что, естественно, отталкивает единоличников от вступления в колхоз. В с.Чащино Черепановского района колхоз «Сибирский партизан» совершенно не заготовил дров. Ввиду этого колхозники ломают на дрова пристройки и изгороди. В Кузьмин¬ском колхозе Спасского района имеется 300 голов скота, уход за которым чрезвычайно скверный; коровы и телята стоят под открытым небом, корма своевременно не подвозятся, в результате чего скот голодает. Из имевшихся 72 телят в результате плохого ухода пало 64. В с.Сростки (райцентр) в коммуне «Пламя коммунизма» в результате плохого ухода за скотом пало: телят — 21, поросят — 30, ягнят — 15, маток — 5».
Итогом подобного развития событий могло стать только сокращение площадей обрабатываемых земель, а это вело к сокращению урожая и в итоге к голоду. Писатель Владимир Ставский, побывавший в марте 1931 года в Ростове-на-Дону, писал в газету «Известия»: «За то короткое время, которое сейчас я пробыл в Ростове-на-Дону, я выяснил совершенно прене¬приятные факты. Ну всем нам хорошо известно, что такое Северный Кавказ для страны. Всем нам хорошо известно, что такое для страны Северный Кавказ последних лет, с его буйным ростом, с его темпами. Теперь факты. По данным края, опубликованным в книге на весну (посевкампанию) 1931 г., по этим данным, единственным официальным данным, представляемым в центр, площадь посева: 1929/30 г.— 11732307 га; на 1930/1931 г.— 12737103 га. Прекрасные данные? Да. Тут и рост, и выполнение обещаний края о приросте товарного хлеба в 150 млн и т.д. Все мы восхищены, удовлетворены. Теперь «поправочки»! В статотделе край. плана имеются данные не только крайзу (краевое земельное управление.— Прим. ред.) и парадных выступлений краевых работников, есть и данные крайфинуправления и других источников, менее благодушных, но зато более реальных. И эти данные расходятся с данными крайзу, ну, по крайней мере на 900 тыс. га. Речь идет о 1930/31 г. При этом Терский окр. наврал на 160—170 тыс. га только весной 1930 г., Кубань наврала на 60 тыс. га. Больше всего наврал Дон — около 400 тыс. га! И край наврал центру!»
При этом голод для многих жителей Северо-Кавказ¬ского края уже превратился в повседневную реальность: «Теперь относительно хлеба хочу написать. В крае снято со снабжения совсем около 600 тыс. чел. Это — кустари, служащие, связанные с сельским хозяйством, и служащие таких городов, как Краснодар, Ставрополь. Сегодня состоится совещание в крайкоме, на котором будет решен вопрос о дополнительном снятии со снабжения всех мелких городов вообще (Пятигорск, Ейск, Туапсе, Геленджик, Азов, Миллерово, Сальск и т.д.). Не уменьшение пайков, а снятие вообще».
Однако ни коллективизацию, ни раскулачивание, несмотря на угрожающее развитие событий, никто не отменял.

«У нас уже построен социализм тюремный»

Такое упорство поневоле подталкивало к мысли о том, что власть имела относительно кулаков какой-то особый план. Видимо, подразумевалось, что в местах не столь и столь отдаленных они будут приносить Советской стране гораздо больше пользы. И на первый взгляд именно так оно и было. Сметливых мужиков, привыкших к работе, распределяли на лесозаготовки, золотодобычу, строительство северных и сибирских заводов. Словом, отправляли туда, куда добровольно ехать ни¬кто не собирался.
Комиссия Политбюро распределяла спецпереселенцев по ведомствам, те в свою очередь — по конкретным объектам. Все выглядело вполне логично и с точки зрения партии и правительства вполне разумно. Вот только на деле отношение к выселенным с семьями кулакам и использованию их труда на новых местах иначе как варварским не назовешь.
«С наступлением зимы, — говорилось о ситуации на Урале в докладе ОГПУ, составленном в конце зимы 1931 го¬да, — в ряде мест высланные кулацкие семьи по-прежнему находятся в жилищах местного населения или в непригодных для жилья помещениях. Несмотря на остроту вопроса с недостатком рабочей силы, хозяйственные организации, принявшие по договорам кулацкую ссылку, не сумели полностью использовать трудоспособных кулаков…
Благодаря слабому охвату медпомощью, по отдельным районам ссылки отмечается значительная смертность и заболеваемость. Медперсонала не хватает, требуется
35 врачей, а имеется только 1 фельдшер — по Тобольскому округу. Через амбулатории по Тобольскому округу с апреля по август прошлого года прошло 27370 чел.— 64% к общему количеству ссыльных кулаков, а в Чердынском районе — 33%. Основные болезни: тиф, скарлатина, грипп, цинга и корь».
О ситуации в Сибири в том же документе говорилось: «Снабжение продовольствием не налажено, острые продовольственные затруднения переходят местами в форменную голодовку».
Еще хуже обстояло дело в Северном крае: «Продовольственное снабжение остается самым больным вопросом. Крайне ограниченные нормы снабжения благодаря плохой работе кооперации не соблюдаются. Нередки случаи, когда несколько дней не выдают хлеба, не говоря уже о других продуктах. Продукты часто бывают недоброкачественные. Систематически отсутствуют жиры, рыба и овощи».
Итогом подобного отношения оказалось то, что в Северном крае из 14387 сосланных кулацких семей, насчитывавших в общей сложности 126095 человек, к 1 декабря 1930 года умерли 21213 человек, а бежали 39743. Часть беглецов, правда, вернули, но цифры говорили сами за себя. Потери составили почти половину состава спецпереселенцев. Причем после докладов ОГПУ и местных властей практически ничего не изменилось.
В августе 1931 года, после новой волны высылки раскулаченных, ОГПУ докладывало: «На территории Уральской обл. находится 128755 се¬мейств спецпереселенцев, что составляет 592786 чел. Жилстроительство находится в неудовлетворительном состоянии, в ряде районов фактически сорвано. Спецпереселенцы помещаются в бараках, палатках, землянках, сараях, у местного населения и т.д., живут в большой скученности, грязи и т.п. Продовольствием спецпереселенцы снабжаются плохо. В ряде районов ссыльные голодают и употребляют в пищу различные суррогаты, отмечались случаи смерти на почве голода. Особенно плохо поставлено снабжение нетрудоспособных. Медобслуживание не налажено. Отмечается недостаток врачей, фельдшеров и почти полное отсутствие медикаментов».
Могла возникнуть и другая гипотеза. О том, что власть пыталась уничтожить кулаков не как класс, а окончательно и физически. Но почти в том же состоянии находилось и остальное крестьянство, да и немалая часть городского населения страны. Причем крестьяне если и не знали, то уж точно чувствовали, что на самом деле происходит в стране. И даже сообщали об этом в газеты. «Пишем от группы крестьян, — говорилось в письме из Почепского района Западной области, — двух деревень — Норино и Мехово, от 108 чел. Мы часто прочитываем газеты, и очень нас заинтересовало, как иностранная буржуазия клеймит, якобы в СССР лесозаготовки добываются принудительным трудом. Но неправильно она пишет. Советская страна не станет применять принудительный труд. У нас только существует насильный труд. Пришлют повестку кубометров на 100. Крестьянин не успеет опомниться, а несут уже штраф от 50 до 100 руб. Крестьяне истощали от налогов, которых не перечесть. Берут последних овечек, коров, и сам может под суд в Соловки угодить, если к сроку не выполнить. Вот наша и свободная страна, а милиция не уезжает из деревень — все пишет протоколы, скот за штрафы берет. Сейчас из домов выбрасываются полуголодные и полураздетые дети, плач и крики раздаются ужасные... Если у нас настоящего крепостного права нет, но зато ни в одной стране нет такого насилия, как в России. Кто бы ни приехал, грозит нам тюрьмой и ссылкой. У нас не строится социализм хозяйственный, а у нас уже построен социализм тюремный, штрафов и насильного труда. Вот ваш социализм».