Судья-шоумен:

Власть государства всегда больше власти одного конкретного человека

Видео с решениями, вынесенными судьей города Провиденс (штат Род-Айленд) Фрэнком Каприо, становятся вирусными. Каприо много шутит на заседаниях, просит детей подсудимых помогать ему с вынесением приговоров и следит за тем, чтобы осужденные уходили из зала суда с хорошим настроением. Эти ролики — фрагменты его передачи Caught in Providence, которая тихо шла по местному телевидению 20 лет, пока ее не выложили этой зимой в YouTube. Франк Каприо рассказал «Снобу» историю своего шоу, объяснил, как устроена справедливость и почему в суде уже не увидишь людей в галстуках.

— Кто придумал шоу Caught in Providence? Как оно стало таким популярным и все ли там происходит по-настоящему?

— Я работаю судьей муниципального суда города Провиденс с 1985 года. 20 лет назад у моего младшего брата случился кризис среднего возраста и он стал снимать на камеру все подряд. Он снимал полицейских, пожарных, учителей, встречи местных сообществ в Провиденсе. Он договорился с местным телеканалом ABC6 о двух часах эфирного времени в день, чтобы рассказывать о жизни города. И моя жена подумала, что будет здорово снимать и мои судебные слушания. Так появилось наше шоу Caught in Providence.

В шоу нет никаких актеров, все по-настоящему. Реальная жизнь, реальные приговоры. Когда мой брат стал выкладывать видео с приговоров на YouTube, нас настигла популярность — ролики смотрят миллионы человек.

Думаю, успех передачи в том, что она показывает человечное государство. Такое нравится не только американцам, но и зрителям со всего мира. Приятно видеть по телевидению сострадание и понимание — это редкость сегодня. 

— Вы часто просите детей, которые приходят в суд с родителями, помочь вам вынести вердикт. Это не аморально — просить ребенка судить свою маму?

— Надо понимать, с кем я имею дело на работе. В муниципальном суде Провиденса рассматриваются мелкие преступления и дела о нарушении ПДД. Основное население города составляет рабочий класс, много иммигрантов. Приходит ко мне, например, мать-одиночка, у нее трое детей. И мне достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, что у нее проблемы с деньгами. Дети травматизированы: их привели в зал суда, обшитый дубовыми панелями, кругом флаги, все встают, когда заходит судья в мантии, по периметру зала охрана с оружием. Это может напугать малыша. И представьте, что почувствует ребенок, если я вдобавок начну поносить его мать: «Какой пример вы показываете детям! Это ужас!» А потом еще и выпишу ей максимальный штраф. Кончится это так: у нее не будет денег, чтобы оплатить штраф, у нее заберут права, она продолжит ездить без прав, потому что у нее трое детей, которых нужно развозить, ее дважды поймают без прав, отправят уже в уголовный суд  и дадут десять суток. Что подумают дети о суде и о государственном аппарате в целом? Что он жестокий, бесчеловечный, обидел их маму и никому нет дела до их непростой жизни.

Когда я приглашаю ребенка помочь мне, я не говорю: «Осуди мать!» Я говорю: «Как нам лучше поступить?» Эти малыши очень справедливые. Еще ни один ребенок не сказал: «Просто отпустите маму». Они говорят: «Назначьте такой-то штраф». Я награждаю их за это и говорю: «Давай-ка сегодня сделаем твоей маме поблажку».

Такой опыт оставит у ребенка приятное впечатление от суда. Он станет доверять государственному аппарату, он будет думать о своем поведении в новом ключе. Возможно, он даже захочет работать на государство, когда вырастет. Такой филантропический подход имеет долгосрочный эффект.

— Как вы решаете, что такое «справедливо»? Кто ваши моральные авторитеты? Какие книжки вам помогли понять, что такое хорошо и плохо?

— Нет какой-то одной книжки, которая настроила мне моральный компас. Я читаю по три книжки в неделю. Люблю исторические книги, книги про президентов США. Мой любимый президент — Гарри Трумен. Он эталон мужества и справедливости. Он собственноручно положил конец Второй мировой и спас миллионы жизней. Но я не только за это его люблю — у него была высокая мораль. За этим можно было наблюдать на протяжении всего его президентского срока. Я не буду перечислять все, что я читаю, просто скажу, что много. Но нет такой книжки, которая бы меня изменяла. Я не собираю заимствовать результаты чужого мыслительного процесса. 

Мой моральный компас настроил отец, иммигрант из Италии. Он научил меня всему, что я знаю о морали, и тому, что с другими нужно обращаться, как ты хочешь, чтобы обращались с тобой. Мы были бедными, дома не было даже горячей воды. Когда мне было восемь лет, мы сидели с отцом у буржуйки и грелись. Отец сказал: «Когда ты вырастешь, ты станешь юристом. Но запомни условия, в которых ты рос. Если бы нам сейчас понадобился юрист, мы не смогли бы его себе позволить. Никогда не бери денег с бедняков, успеешь еще заработать на богатых».

У меня нет одной формулы для всех дел. Но и дела не такие сложные. Да, женщина проехала на красный, но у нее сейчас столько других проблем в жизни, что этот штраф сделает ее очень несчастной и она не сможет покормить вечером детей. Кто-то скажет: «Закон есть закон. Штраф!» Но если бы все было так просто, зачем нужны были бы судьи? Достаточно было бы бездушного автомата, который бы говорил: «Виновен», «Не виновен». В суде необходим человеческий элемент.

— Вы сами нарушали закон? 

— Пару раз нарушал правила стоянки, переходил на красный свет, чуть превысил скорость за рулем. Все непреднамеренно, и я всегда гасил штрафы. 

— В вашем шоу был такой случай: на суд пришел ветеран вьетнамской войны. Ему грозил штраф $100 за неправильную парковку. Он сказал, что припарковался так, потому что сильно спешил на прием к врачу. Вы ответили, что после всего, что он сделал для своей страны, он не должен платить этот штраф. В этом столько справедливости. Почему все судьи так не работают?

— Сначала я кое-что объясню про ветеранов Вьетнама. Мне стыдно за то, как с ними обращались. Сначала их отправили на войну, которую невозможно было выиграть — те же французы пробыли там 200 лет и ушли ни с чем. Американские солдаты погибали, а те, кто возвращался живым, страдали от посттравматического стрессового расстройства. С ветеранами Второй мировой обращались как с героями, угощали их ужином в ресторане, а к ветеранам Вьетнама отнеслись чуть ли не с презрением. Я в те годы работал в школе в Провиденсе. У меня не хватало денег на юридическую школу, поэтому днем я преподавал, а вечером учился. Я тренировал команду по борьбе, и один из моих ребят поехал во Вьетнам. И погиб через три месяца. Для меня Вьетнам — очень личная история. Ветеранов Вьетнама совершенно незаслуженно обделили почестями.

Так я мыслил, когда принимал решение. Я не могу говорить за других судей. Каждый из нас — продукт собственного опыта и воспитания. Есть судьи, который считают, что любой проступок требует наказания. Я более мягкий человек.

— На шоу был еще такой случай: вы сильно сократили женщине размер штрафа, а она на выходе из зала все равно закатила глаза. Вы ее остановили и сказали: «Мне не нравится ваше отношение». Она как будто не восприняла ваши слова и покинула зал. Вы уверены, что люди ценят то, что вы для них делаете?

— Не могу этого знать. Меня не обязательно уважать как человека, но суд — обязательно. Был один подсудимый, который грязно обругал меня со скамьи. Я тогда снял мантию, поднял ее и сказал: «Мне все равно, что вы думаете обо мне, но вы должны уважать судебную систему, должны уважать закон». Меня задевает, когда я вижу неуважение к закону. 

— У вас репутация справедливого, временами мягкого судьи. Вас не задевает, что вашей мягкостью пользуются?

— Меня не используют, поверьте мне. Я всю жизнь взаимодействую с рабочим классом. Я работал разносчиком газет, чистил обувь, помогал отцу с доставкой молока. Я знаю этих людей, никто мной не пользуется. Иногда они получают более мягкий приговор, чем заслуживают. Но я думаю так: если я сделаю ошибку в пользу государства и возьму с человека больше денег, чем он может заплатить, это сломит его и мне будет стыдно. Власть государства не пропорциональна власти отдельного человека. И тьфу на меня, если я превышу полномочия своего суда и надломлю человека до конца его жизни. Если ошибаться, то в другую сторону — пусть лучше финансово пострадает городская власть.

— У вас есть коллеги, которые говорят: «Этот судья Каприо какой-то странный. Всем смягчает приговоры»?

— Ни один коллега мне такого не говорил. Может быть, кто-то так и думает, но мне об этом не сообщал.

— Что вы думаете о судебной системе в России? Какой из громких случаев вам запомнился? Как бы вы его разрешили?

— Я не буду отвечать на этот вопрос. Во-первых, я мало знаю о российской судебной системе. Во-вторых, неприлично публично высказывать сомнения в компетентности коллег. Это не мой стиль. 

— А в американской судебной системе какие есть большие проблемы?

— Я не вижу больших проблем. Считаю, что у нас одна из лучших судебных систем в мире. Разногласия бывают только про состав Верховного суда. Финальная интерпретация закона будет зависеть от того, кем заполнен на данный момент суд — консерваторами или либералами. И если вы либерал и состав по большей части либеральный — вы довольны, если консерватор — чуть менее довольны. И наоборот.

— Вы аннулируете большую часть штрафов. К вам не приходят люди из правительства с жалобой, что у них из-за вас дыры в бюджете?

— Пару лет назад ко мне пришел пришел с вопросами их финансовый директор. Ему казалось, что я должен выписывать больше штрафов. Я ему сказал, что я судья, а не сотрудник отдела по повышению доходов. 

— Вы судите людей с 1985 года. Как изменились за это время люди?

— Человеческая природа не меняется. Люди сейчас такие же, как тогда. Изменилась манера одеваться. Раньше никому не пришло бы в голову прийти в суд одетым кое-как — только в пиджаке и галстуке. Меня сегодня спрашивают: почему я пускаю в зал суда людей без галстука? Ну, если бы я выгонял всех людей без галстука, я сидел бы в зале один. Институт семьи ослаб. Я рос в большой крепкой семье.  В семье моего отца было десять детей, в семье моей матери было восемь детей. Вся наша огромная семья жила рядом в одном районе, мы вместе праздновали дни рождения, праздники. Про разводы мы ничего не знали. Сегодня я такого не вижу. В те годы, если отец и уходил из семьи, он не забывал про алименты. Про нынешних отцов такого не скажешь. 

— Какой самый важный урок вы выучили за 32 года?

— Правда — это красиво. Не нужно врать и думать, что ты умнее других. Такой вот простой урок. Никаких сложных формул. А ложь легко вычислить — задайте четыре уточняющих вопроса, и если заметите, как история начинает меняться, — вам врут.

— Как вы решаете споры дома? Как разнимаете внуков?

— Мои внуки ни разу при мне не ссорились. У нас очень сплоченная семья и всегда такой была. Я для своих детей был отцом, не другом. Однажды они уговорили свою мать купить им модную тогда пару обуви, и с утра я увидел, как они собрались в школу в таком виде. Я спросил:

— Почему вы надели эти ботинки в школу? Переоденьтесь обратно в свои школьные ботинки.

— Но пап, все дети ходят сейчас в школу в таких.

— Но не вы. Снимите. Я вам не друг, я вам отец. Я вам приказываю. Вы хотите быть последователями или лидерами?

И все мои дети выросли лидерами. 

— А как решаются спорные вопросы с женой?

— Жена всегда побеждает. Точнее, так: я выигрываю каждый наш спор, потому что позволяю ей получить, что она хочет. Кроме шуток: мы много лет живем вместе, не было такого вопроса, который бы мы не могли решить без суда. Просто садимся и говорим. 

— Было такое, что кто-то нарушил закон, чтобы попасть к вам на передачу?

— Я слышал, что да, люди специально неправильно паркуются, чтобы получить уведомление и попасть ко мне на суд. Правда это или нет, не знаю — не проверял.

Сноб