Адвокат Евгений Солодко

«В адвокатуру должна вернуться былая кастовость»

На первый взгляд, старший партнер АГ «Солодко и партнеры» Евгений СОЛОДКО производит впечатление человека жесткого и бескомпромиссного, некоторые его высказывания звучат порой резко, если не сказать революционно — например, он выступает за люстрацию правоохранительных органов и ограничение доступа в адвокатуру для «выходцев» из силовых структур. Вместе с тем чувствуется, что он искренне болеет за профессию, которой посвятил 16 лет. Что известный киевский адвокат думает о новом законе «Об адвокатуре и адвокатской деятельности», облегчит ли он жизнь ему и его коллегам, готовы ли украинские защитники взять на вооружение закон, который на днях вступил в силу?

«Сейчас в адвокатуре много случайных людей»

— Евгений Викторович, недавно приняли закон «Об адвокатуре и адвокатской деятельности». Как вы думаете, облегчит ли он жизнь вам и вашим коллегам и в чем его принципиальное отличие от действующего закона?

— По-моему, и старый закон был достаточно неплох. Вопрос только в том, как его применяли. Что касается нового закона, думаю, это во многом шаг вперед. Расширены права адвокатов и гарантии адвокатской деятельности, появляется больше самоуправления. Это безусловный плюс. В принципе, если человек находится на своем месте и творчески подходит к тому, что делает, этот документ дает все возможности для эффективной работы.

— В новом законе огромное внимание уделяется адвокатскому самоуправлению. Если раньше в процесс формирования КДКА могли вмешиваться местные органы власти, то теперь комиссии будут формироваться самими адвокатами и только из адвокатов. Как вы считаете, адвокатура действительно может стать по-настоящему самоуправляющейся?

— Если сделать экскурс в историю, то становится ясно, что когда-то адвокатура уже была самоуправляющейся. Если не ошибаюсь, с 1922 года она была единственной такого рода организацией на территории бывшего СССР. И если убрать идеологическую составляющую, адвокатура была самодостаточна и жила по законам касты, в которую допускались избранные. И те, кто туда попадал, дорожили принадлежностью к этой правовой элите. Заказы были гарантированы, и адвокаты в принципе неплохо зарабатывали. Я считаю, что в адвокатуру должна вернуться былая кастовость.

Можно дискутировать о том, хорошо или плохо то, что предложено в законе. Время покажет. Но, на мой взгляд, в органы адвокатского самоуправления в первую очередь должны входить люди, которых уважают в адвокатском сообществе, причем их следует избирать не по какому-то административному принципу. Руководить своими коллегами должны мэтры адвокатуры. Но мэтры, которым окажут такое высокое доверие, в свою очередь должны хотеть заниматься организацией деятельности адвокатского сообщества. При этом их задача — помочь вернуть адвокатуре былой престиж, ту самую кастовость.

— В чем вы видите эту кастовость?

— Дело в том, что сейчас в адвокатуре много случайных людей, которые пришли из других профессий. Я называю их скороспелыми адвокатами, которые любыми путями старались получить адвокатское свидетельство, но при этом не впитали нравственные принципы профессии. И это не просто слова, это — мое глубокое убеждение.

Понимаю, то, что скажу, может вызвать неодобрение, но, мне кажется, необходимо ввести какие-то ограничения на допуск к нашей профессии, например для бывших работников силовых структур. Это — плохая тенденция. Такие люди убивают дух адвокатуры. Нарушают кастовость, если хотите. Да, я понимаю, что у них колоссальный опыт, но психология совсем другая…

— Но, возможно, они как раз ушли из правоохранительных органов, потому что им по духу ближе адвокатура.

— Если бы они ушли из правоохранительных органов, когда были старшими лейтенантами — капитанами, это было бы понятно. Но обычно они становятся адвокатами, отработав 20 лет в прокуратуре, и по привычке до сих пор называют подзащитных бандитами. Я этого не понимаю…

Человек оценивает жизненные ситуации сквозь призму своей профессии. Так вот, адвокат жизнь оценивает с одной стороны, а прокурор — всегда с другой. К тому же в стране тотальной коррупции подход к решению юридических проб­лем меняется. И если мы, классические адвокаты, оцениваем и формируем правовую позицию, то, к сожалению, многие из тех, кто пришел из другой профессии, стараются «порешать» проблемы, договориться, используя свои возможности — связи, знакомства в силовых структурах. Я думаю, это тоже убивает высокий дух профессии.

«У адвоката основная работа — думать, а не ходить»

— Как вы считаете, новый закон поможет вернуть кастовость, о которой вы говорили? Что нужно для этого сделать?

— Да, но не совсем. Мне кажется, в первую очередь необходимо серьезно усложнить допуск к профессии. Для того чтобы работать адвокатом, нужен определенный опыт работы. Важен институт стажировки.

Необходимо, по-моему, определить полномочия помощника адвоката, потому что, например, сегодня он не может пройти в следственный изолятор. На мой взгляд, это неправильно. Он может и должен выполнять массу технической работы, давая возможность адвокату выполнять основную его функцию — думать. Помните историю, когда один из журналистов попал на завод к Форду? Прекрасное производство, все заняты делом. И вдруг он заметил какого-то человека, который сидел за совершенно пустым столом в ковбойских сапогах и шляпе и курил. Журналист удивился и после экскурсии поинтересовался: «У вас тут все так хорошо организовано. А что это за товарищ сидел и курил?» Форд ответил: «Я ему плачу сумасшедшие деньги». — «За что? Он же ничего не делает». — «Он думает». Это я к тому, что у адвоката основная работа все-таки — думать, а не ходить.

Плюс нужно ввести достаточно жесткий экзамен. Да, в законе написано — экзамен, а вот как он будет проводиться, какие будут вопросы, как он будет организован — неизвестно. Я лично считаю, что экзамен должен быть жестким — таким, чтобы госэкзамены в вузе казались детским лепетом на лужайке.

— Что, по-вашему, может помешать реализовать принципы самоуправления?

— Помешать может равнодушие адвокатов, которым ничего не нужно. Вот я, например, хожу на все выборы, потому что мне небезразлично, кому будут сдавать квалификационный экзамен мои сотрудники. Мне небезразлично, кто будет разбирать жалобы, которые поступают на меня достаточно регулярно (хотя, замечу, за 16 лет адвокатской деятельности на меня не было ни одной жалобы от клиентов, только от силовиков). От этого зависит моя карьера.

Более того, мне хочется знать, кто будет представителем нашей корпорации в отношениях с государством. Я хочу, чтобы это выглядело достойно.

Конечно, многое зависит от того, как закон будет исполняться. Даже самый плохой документ можно прочитать и выполнить по-разному. Я считаю, что новый закон дает все возможности для того, чтобы вернуть профессии былой престиж.

И не вижу никаких препятствий для этого. Самое важное, чтобы не началась грызня из-за того, кто войдет в органы адвокатского самоуправления.

— А кого бы вы лично хотели видеть во главе этих органов?

— Я бы хотел видеть в первую очередь профессионалов. Не буду называть фамилии — достойные люди хорошо известны в сообществе, о нежелательных тоже много написано. Но, мне кажется, если коллеги не будут уважать тех людей, которых они избирают, о корпоративно­сти говорить не приходится.

— Почему же они должны избирать людей, которых не уважают?

— Дело в том, что кто-то может просто проигнорировать эти выборы. Но я считаю, что это такие вопросы, на которые невозможно не обращать внимания. Это — наша жизнь, наша работа. Убежден, что в адвокатуре должен быть порядок, и наде­юсь, что он будет.

То, кто будет в итоге избран, во многом зависит от норм представительства — кто выдвигается, какое количество голосов. Разные бывали ситуации: или много адвокатов приходило, или совсем мало, кто-то вообще выборы игнорировал. Вполне возможно, что именно из-за этого в органы управления проходили не совсем те люди, которые должны были пройти.

«Адвокат внутри корпорации должен чувствовать себя защищенным от претензий со стороны государства»

— Каковы, по-вашему, главные задачи, которые органы адвокатского самоуправления должны будут решать в первую очередь?

— Мне кажется, есть три «направле­ния удара». Во-первых, очень важно, чтобы органы самоуправления выработали четкую позицию по поводу взаимоотношений в среде адвокатов, внутри клана. Во-вторых, необходимо формировать и отслеживать отношения между адвокатом и клиентом. Клиент должен быть уверен, что, если он обратится к киевскому, харьковскому, сумскому адвокату, его выслушают, постараются помочь, ни в коем случае не «кинут», назначат справедливую цену за работу.

И в-третьих, очень важно, чтобы органы адвокатского самоуправления выстроили грамотные отношения между адвокатским сообществом и государством, которое должно с нами считаться. Потому что адвокаты — это совесть государства. Я когда-то сказал, что у меня есть мечта, чтобы Генпрокурор признал это и произнес эту фразу вслух. То, что многие нас до сих пор считают пособниками бандитов, это даже не унижает, это просто огорчает.

Адвокат внутри корпорации должен чувствовать себя защищенным от возможных претензий со стороны государства. При этом нужно, чтобы он понимал: корпорация обеспечит его защиту только в том случае, если его профессиональное поведение будет безупречным.

Тогда мы получим то, что в идеале я, как адвокат, хотел бы видеть. Мы получим профессиональное сообщество, которое предъявляет жесткие требования к своим членам — и в профессиональном, и в моральном плане. А моральная составляющая — это неотъемлемая часть профессии адвоката. Мы будем понимать, что находимся под защитой своей корпорации и любое преследование со стороны государства не останется незамеченным, на это будет жесткая реакция и адвоката защитят.

В свою очередь адвокаты должны понимать: они не имеют права рекламировать свои услуги, малюя масляной краской перед зданиями судов свои номера телефонов, не имеют права принимать клиентов в строительных вагончиках (к сожалению, подобные прецеденты были). Я придерживаюсь такой позиции, что требования к адвокатскому офису должны быть практически те же, что и к офису нотариуса. Естественно, не всем такие требования нравятся, потому что они предполагают расходы. Но член корпорации должен выглядеть достойно, ведь это формирует уважительное отношение к нему в частности и к профессии вообще. Чувство собственного достоинства, профессиональной гордости — вот что должно в итоге получиться. Если в конце 1980-х — начале 1990-х попасть в адвокатуру после университета для многих было хрустальной, практически несбыточной мечтой, то сейчас, к сожалению, все иначе, это уже не так престижно. И мне очень хочется, чтобы нашей профессии не просто вернули былой престиж, а подняли ее на небывалую высоту.

— Кстати, вы упомянули о стажировке — соответствующая норма есть в законе. Накануне его принятия, во время круглого стола, многие адвокаты высказывались против этой нормы, говорили о том, что не хотели бы, чтобы их обязали брать к себе стажеров…

— Это зависит от личности адвоката. Когда-то был замечательный институт наставничества. Приходил молодой специалист, его прикрепляли к опытному профессионалу, и тот его наставлял, учил, показывал, как нужно работать. Я не считаю, что это плохо, это преемственность кадров, и, по большому счету, учитель продолжается в учениках. Мой тренер когда-то учил меня так: если можешь объяснить прием, значит, ты его знаешь. Я считаю: если качественно готовишь стажера — значит, и сам профессионально растешь.

И стажировка необязательно должна быть платной. Мне было бы лестно под­готовить хорошего адвоката, который говорил бы потом: «Я стажировался у Солодко».

«Если адвокат уходит в бизнес, то должен сдать лицензию»

— Одна из ключевых новелл — соз­дание единой профессиональной адвокатской организации, членство в которой обязательно. Как вы думаете, какие преимущества такое членство может дать рядовым адвокатам, нужно ли оно?

— Да, я думаю, профессиональная­организация нужна. Хочу сказать о другом. Мне кажется несколько надуманным противостояние между юристами-адвокатами и юристами-неадвокатами. На мой взгляд, на эти грабли уже наступила Россия. У них есть закон «О профессиональной юридической помощи» и закон «Об адвокатуре». И, мне кажется, такое противопоставление искусственное. Давайте разберемся. Адвокаты — это люди, которые профессионально оказывают юридические услуги. Думаю, было бы правильно всех, кто профессионально оказывает юридические услуги, вне зависимости от специализации, называть адвокатами. Начиная с тех, кто занимается вопросами социальной помощи, и заканчивая теми, кто специализируется на международных финансовых операциях. Есть достаточно большая группа криминалистов, но и они в этой профессии — на равных со всеми остальными.

Если же человек с юридическим дипломом занимается бизнесом и не оказы­вает юридические услуги, то он бизнесмен, политик, менеджер — кто угодно, но только не адвокат. Если адвокат уходит в бизнес, то должен сдать лицензию. Это две ключевые позиции.

— Я читала на форумах обсуждение этой темы адвокатами. Некоторые из них высказывали мнение: мол, главная цель проекта — загнать в подконтрольную организацию.

— Получить контроль над уголовным процессом? Каким образом? Как можно контролировать члена профессиональной организации или влиять на него?

— Например, в ст.36 закона есть норма о том, что обратиться в КДКА с заявлением о привлечении адвоката к дисциплинарной ответственности может не только клиент или сторона в деле, а каждый, кому известно о неблаговидном поведении защитника. Некоторые ваши коллеги говорили о том, что это даст возможность учинить расправу над неугодным кому-то адвокатом.

— Существуют правила адвокатской этики, и если я неприлично себя веду и своими действиями позорю высокое звание адвоката, то, например, сосед и сейчас может написать на меня жалобу в КДКА. Что мешает ему сделать это? Ничто.

А насчет того, чтобы получить контроль над уголовным процессом… Думаю, некоторые комментарии отдают популизмом. Под угрозой чего адвокат может пожертвовать своей профессиональной гордостью и предать клиента? У меня за 16 лет адвокатской практики было разное: и намеки, и угрозы, и попытки оказать давление. Но это ни к чему не привело. У нас ведь, как у врачей, основной принцип — «не навреди».

— В законопроекте предусмотрена административная ответственность за молчание в ответ на адвокатский запрос (штраф — 850 грн.). Будет ли эта мера достаточно действенной?

— Считаю, что это хоть какая-то ответственность. Потому что сейчас чиновники, руководители предприятий могут просто не реагировать на адвокатский запрос: «Не хочу отвечать, и все. Что мне за это будет?» А тут хотя бы придется заплатить 850 грн. Чиновники, возможно, будут опасаться административной ответственности как таковой. Считаю, это правильно. Потому что адвокатский запрос — наш единственный инструмент. Вызвать на допрос людей мы не можем, попугать чем-то, как следователи, — тоже. Можем только писать бумаги.

«Нужно ввести институт люстрации. Многие страны через это прошли»

— В свое время, накануне принятия нового УПК, вы говорили о том, что отмена стадии возбуждения уголовного дела может вывести из строя нашу правоохранительную систему.

— Я и сейчас считаю, что наша право­охранительная система может захлебнуть­ся от вала обращений.

— Вы также говорили о том, что о внесении данных в Единый реестр досудебных расследований подозреваемого оповещать не будут, в то время как о возбуждении уголовного дела заинтересованных лиц обязательно информировали. Соответственно, человек будет даже менее защищен. Но ведь и сейчас, до вступления в силу нового УПК, оперативно-розыскную деятельность можно вести задолго до формального возбуждения дела.

— ОРД может вестись всегда. Давайте сравним УПК и закон «Об оперативно-розыскной деятельности». И по каждой статье этого закона я докажу, что оперативно-розыскная деятельность велась, ведется и будет вестись тайно, при этом используется гриф «Совершенно секретно». Убежден, что и с принятием нового УПК ничего не изменится.

Бесспорно, оперативно-розыскная деятельность нужна, но вопрос в том, как эти материалы легализуются. Скажем, когда в том же «деле Василия Волги» мы слушаем два диска, которые приобщены к материалам, то видим избирательность записи. У меня возникают следующие вопросы: Где первоисточник, на который наносилась информация? Кто и по какому критерию отобрал то, что посчитал нужным, и передал диски следствию? Почему не весь оперативный материал был предоставлен следствию? Оперативный работник предоставил только то, что посчитал нужным, то, что подтверждает его версию. А если я возьму все материалы оперативной разработки, то может выясниться, что он попросту вырвал отдельные фразы из контекста, переписал на диск и говорит, что это доказательство. Вот статья «Цифровые записи как вещественное доказательство в судебно-следственной практике». В ней подробно рассказывается, как любую цифровую запись можно извратить до неузнаваемости. Даже наш с вами разговор при большом желании можно исказить так, будто мы договариваемся о чем-то коррупционном.

Я считаю, что положения о легализации доказательств и в старом, и в новом УПК выписаны недостаточно четко.

— Новый УПК во многом меняет принципы уголовного производства. В том же духе выдержан и закон «Об адвокатуре и адвокатской деятельности». При этом украинская правовая система калькирует советскую, с ее репрессивно­стью и обвинительным уклоном, а большинство судей, адвокатов, прокуроров сформировались в прежних условиях. Насколько они (и вы) готовы работать по новым правилам?

— При чем тут ментальность, при чем тут историческая традиция, если есть норма закона, которую нужно выполнять? Нравится или не нравится — будь любезен, соблюдай. А если не готов — или меняй профессию, или переучивайся. Почему судьба отдельного гражданина, который попал в число участников уголовного процесса, должна зависеть от ментальности следователя? Для юристов есть один бог — закон. Другое дело, что законы пишут и исполняют люди.

Если мы говорим о ментальности наших прокуроров и следователей, то я вообще считаю, что нужно ввести институт люстрации. Многие страны через это прошли.

— Как вы представляете реализацию этой идеи?

— Очень просто: всех, кто работал в правоохранительных органах, уволить без права занимать соответствующую должность в течение лет десяти. И на их место придут молодые, политически грамотные. У нас огромное количество юридических вузов и целая армия выпускников. Если их гарантированно трудоустроить, предложить достойную заработную плату, не думаю, что страна захлебнется в коррупции.

— Но согласитесь, что среди сотрудников правоохранительных органов много профессионалов, а на их место придут люди без опыта.

— Научатся. Все когда-то происходит в первый раз. И, поверьте, ничего страшного не произойдет. Я не верю в эволюционный путь развития общества и страны, о революционном говорить тоже не хочется. Хочется говорить о некой кардинальности, радикальности принятия решений. Нельзя, чтобы правоохранительные структуры превышали по численному составу армию. Виданное ли дело, чтобы в прокуратуре организовывались горячие линии, чтобы по указанному номеру граждане могли позвонить и пожаловаться на произвол правоохранительных органов? Это ведь люди, которых мы наняли, чтобы они нас защищали! Куда это годится? Поэтому я считаю: люстрация — единственно верный путь для того, чтобы избавиться от такого «наследия».

Возможно, то, что я говорю, отдает некоторым идеализмом или максимализмом. Но я не вижу, как иначе можно переломить ситуацию.

— Можете ли вы сейчас сказать, что новый закон дает вам все инструмен-ты для эффективной работы? Какие новеллы, по вашему мнению, самые удачные?

— Невозможно оценивать отдельные нормы закона, его нужно оценивать целостно, в комплексе. Да, я считаю, что новый закон лучше, чем старый. Но время покажет, как он будет выполняться.