Рудольф фон ІЄРІНГ: «Право знає тільки одне джерело походження — мету»
Розділ перший. Поняття метиГлава I. Цільовий закон
Від автора
Сочинение, первая половина котораго ныне появляется в свет, вызвано другим моим сочинением о духе римскаго права. Последний том этого труда (ч.III, отд.I), вышедший первым изданием в 1865 году, заканчивался изложением теории прав в субъективном смысле, в которой основанием при определении права в субъективном смысле послужило для меня понятие об интересе, а не воля, как бы следовало согласно господствовавшему в то время взгляду. В следующем томе я предположил представить дальнейшее развитие и оценку этой новой точки зрения. При выполнении такой задачи поставленныя мною для себя рамки весьма скоро оказались тесными. Понятие об интересе вынудило меня обратить внимание на понятие о цели, а право в субъективном смысле навело на право в смысле объективном, и таким образом первоначально установленный объект исследования возрос до предмета настоящей книги — цели в праве. Остановившись на этом вопросе, я не был уже в состоянии уклониться от разрешения его, всюду и постоянно он возникал передо мною в той или иной форме; то был сфинкс, который преграждал мне путь и загадку котораго я должен был разрешить, если желал найти снова научное успокоение…
Передмова
Ни философ, ни юрист, думаю, не посетуют на недостаточность материала. Я пользовался всяким представлявшимся мне случаем, чтобы отдельные факты подводить под общия идеи с тою целию, чтоб философу до¬ставить надлежащий материал, юристу же указать в материале на общую мысль, на связь, существующую между частями и целым. При этом я позаботился и о том, чтобы излагать и чисто юридические взгляды в форме, доступной пониманию всякаго развитого й образованного читателя.
Я должен рассчитывать и на таких читателей, которые о достоинстве моей книги будут судить по отдельным содержащимся в ней взглядам: такой масштаб обыкновенно применяется юристами при оценке сочинений их профессии… Трудность заключалась именно в построении целаго, т.е. в установлении правильной связи, в прилаживании одного к другому, логическом расчленении отдельных частей, во избежании скачков при развитии понятий, в постепенном переходе от самаго простаго к высшему. С этою ¬целию, при строго логическом, прогрессивном развитии основной мысли, я коснулся множества вопросов исключительно для того только, чтобы затронуть их, т.е. для того, чтобы лишь обозначить точку соприкосновения их с общею системою.
Такому стремлению к строго логическому расчленению соответствует распределение глав моего сочинения. Каждая из них заключает в себе нечто целое, замкнутое.
Лишь относительно одного пункта я принужден добавить несколько слов.
Я имею в виду противоположность, устанавливаемую мною в первой главе, между законом причинности и целевым законом. Никакой философ нашего времени такой противоположности не допус¬тит, и совершенно основательно. Одно из двух: мировым двигателем должна являться либо причина, либо цель. Я исповедую цель. Из цели может исходить закон причинной связи, но не наоборот. Яснее выражаясь: признание цели в видимом мире (что для меня, который настолько ограничен, что не в состоянии представить себе цель без сознательной воли, равносильно с признанием Бога), следовательно, признание в мире установленной Богом цели или божественной идеи о цели вполне, по моему мнению, согласуется с допущением строжайшаго закона причинной связи. Пусть последний действует совершенно так, как о том учит крайняя левая дарвинизма, неумолимо сокрушая все, что не может устоять в борьбе за существование, проявляясь всюду, начиная с самой низшей формы (монеры), и производя из себя все без дальнейшаго вмешательства творческой силы, постепенно, до человека включительно, — но, когда на вершине горы я привожу в движение обломок скалы с тою целию, чтобы он скатился в долину, разве не цель приводит в действие закон причинной связи?
Если причина в начале всех начал ввиду цели получила такое свойство, что, находясь в постоянном движении, создает все одно из другаго и в заключение до¬стигает пункта, предвиденнаго и предопределеннаго целию, то спрашивается: что управляет всем движением — причина или же цель?
Я со своей стороны не берусь произнести приговор относительно правильности теории Дарвина, хотя именно результаты, к которым я пришел при исследовании исторического развития права, в полной мере подтверждают ее. Но если бы даже правильность этой теории была для меня ясна как Божий день, я не могу себе представить, каким образом это обстоятельство могло бы поколебать во мне хотя бы в малой мере веру в идею о божественной цели. В низшем организме, отправляясь от котораго мы должны, по Геккелю, неизбежно дойти до человека, Бог предусмотрел последняго, подобно тому, как ваятель в мраморе предвидел Аполлона, или, как сказал уже Лейб¬ниц, в Адаме Господь предсоздал и восхотел все человечество.
Монистическому воззрению, сторонником коего я таким образом заявляю себя, нисколько не противоречит допущение двойнаго закона в видимом мире — в мире явлений: закона причинности для неодушевленных и целеваго закона для одушевленных предметов. И тот и другой сливаются воедино в целевом законе как в высшем миросозидающем принципе. Пусть материя подчиняется одному из них, воля — другому, и та и другая воспроизводят по своему способу и в своей сфере лишь то, что изначала возложено на них целью.
С тою же необходимостью, с какою, по теории Дарвина, один вид животных развивается из другаго, из одной правовой цели нарождается другая, и если бы тысячу раз мир создан был таким образом, каким он был создан, чрез миллиарды лет он должен бы был принять тот же вид, какой имеет ныне, и это относится одинаково как до правоваго, так и до физическаго мира, ибо цель имеет ту же непреоборимую силу и власть, как и причина.
Могут пройти тысячи лет, пока эта принудительная сила цели где-либо проявится в праве, а все-таки волею или неволею право подчинится ей. Праву скачки столь же чужды, как и природе; сначала должны появиться низшия образования, чтоб их могли заместить высшия. Но как скоро низшия появились, высшия становятся неизбежны — каждая предыдущая цель производит последующую, и из сумм всего единичнаго позднее посредством сознательной и бессознательной абстракции создается одно общее: правовыя идеи, правовое воззрение, правосознание. Не правосознание создало право, право знает один только источник происхождения — цель.
Завдання волі живої істоти
По учению о достаточном основании, в мире ничто не совершается само собою (causa sivi), а, напротив, все, что ни совершается, т.е. всякое изменение в чувственном мире, является последствием другаго, предшествовавшаго изменения. Этот логически необходимый и подтвержденный опытом факт мы, как известно, называем законом причинности.
Закон этот применим и к воле, потому что и деятельность воли подходит под понятие о происходящем, совершающемся. Без достаточнаго основания движение воли столь же немыслимо, как и движение материи; свобода воли в том смысле, что воля может прийти в движение самопроизвольно, без какого-либо побудительнаго основания, есть нечто иное, как сказочный Мюнхгаузен, извлекающей самого себя из болота за волосы.
Таким образом, воля столько же нуждается в до¬статочном основании, как и природа. Но в природе это основание механическаго свойства — причина (causa efficiens); для воли оно долж¬но быть свойства психологическаго — цель (causa finalis). Камень падает не для того, чтобы упасть, а потому, что он должен падать, т.е. потому, что он в данном случае лишен точки опоры; человек же, совершающий деяние, совершает его не потому что, а для того чтобы — для того, чтобы деянием достигнуть того или другаго.
Вот это «для того чтобы» столь же неизбежно для воли, как «потому что» для камня: сколь невозможно движение камня без причины, столь же мало возможно и движение воли без цели. В первом случае речь идет о механическом, в последнем же — о психологическом законе причинности. Отчасти ради краткости, отчасти же и для того, чтобы и в названии постоянно указывать на цель как на единственное психологическое основание проявления воли, я буду далее называть психологический закон причинности целевым законом, механический же — законом причинности.
Закон причинности в по¬следнем смысле гласит: не может быть явления во внешнем чувственном мире без другаго, предшествовавшаго ему, вызвавшаго это явление, или, выражая то же самое известною формулой: нет следствия без причины. Целевой закон гласит: нет хотения или (что то же) нет деяния без цели.
По отношению к причине предмет, подвергшийся внешнему воздействию, остается пассивным, является исключительно отдельной во вселенной точкой, над которой в данный момент выполняется закон причинности; относительно цели живое существо, приводимое ею в движение, представляется самостоятельным: оно действует. Причина относится к области прошедшаго, цель — к сфере будущаго. Природа, вопрошенная о причине совершающихся в ней процессов, обращает взоры вопрошающаго назад, воля указует вперед; первая отвечает союзом — quia, последняя союзом ut.
Само собою разумеется, я говорю это не в том смысле, что когда речь идет о цели, то изменяется естественный порядок, в силу котораго ¬определяющее должно предшествовать по времени определяемому, и не в том, что несуществующее (будущее) может определять существующее (настоящее). Определяющее основание, а именно занимающее человека или иное существо, побуждающее их действовать представление (цель) относится и здесь точно так же к настоящему, но содержание этаго представления, то, к чему стремится совершающий деяние, дается будущим, и в этом смысле можно утверждать, что практический мотив воления лежит в будущем.
Всюду, где жизнь в природе доходит до одухотвореннаго развития, начинается и попечение о жизни, само¬определение и самосохранение, т.е. воля и цель. Всякое живое существо служит само себе блюстителем и охранителем, и природа позаботилась о том, чтобы такой порядок не был скрыт от живаго существа и чтобы последнее имело надлежащия средства к поддержанию этого порядка.
Тварина і психологічний рушій її волі
Жизнь в этом смысле, а вместе с тем и задача воли начинаются с животнаго; с этой низшей ступени, на которой впервые проявляется воля, а с нею и неизбежный двигатель ея — цель, мы и начнем наше с последними пока поверхностное ознакомление.
Сухая губка наполняется водою, жаждущее животное пьет — один ли и тот же процесс совершается при этом? С внешней стороны — да, с внутренней — нет. Ибо губка наполняется не для того, чтобы наполниться, а животное пьет для того, чтобы утолить свою жажду. Чем это доказывается? Самим животным.
Хорошо дрессированная собака, если хозяин запретит ей, не будет пить. Почему? Потому что представлению о воде, которая, как известно собаке, способна утолить ея жажду, противопоставляется в ней представление о побоях, получаемых ею в случае нарушения запрета, — представление, не вызываемое никаким настоящим чувственным впечатлением, а являющееся исключительно продуктом памяти. Представление о побоях, конечно, не уничтожает в собаке сухости ея глотки и вызываемое этою сухостью чувство жажды; факт не может быть уничтожен представлением, представление может бороться лишь с тем, что однородно с ним — с другим представлением, и может вытеснить его, если окажется более сильным. Но если в этом случае преодоление позыва к питью является процессом, основанным на содействии памяти и, следовательно, психологическим, а не механическим, то и самый позыв, уступит ли ему животное или окажет противодействие, есть факт психологический.
Таким образом, физическое состояние сухости глотки не само по себе обусловливает процесс питья; по¬следний является результатом превращения физическаго или механическаго давления в психологическое, и, следовательно, этот процесс подпадает действию закона целеваго, а не закона причинности. Животное пьет для того, чтобы утолить свою жажду; оно не пьет для того, чтобы избежать побоев; в обоих случаях животное побуждается к тому или другому образу действия представлением о будущем.
В правильности только что сказаннаго мы можем убедиться и следующим путем. Во что бы мы ни окунули губку — в воду, в серную кислоту или во что иное, — она все равно наполнится, хотя бы жидкость и разрушила ее. Животное набросится на воду и не дотронется до серной кислоты. Почему? Потому что чувствует, что кислота повредит ему. Животное, следовательно, различает между тем, что служит к поддержанию жизни, и тем, что пагубно для нея; оно критикует, прежде чем решается на что-либо, пользуется при этом опытностью, приобретенною ранее.
Правильный образ действия подсказывается животному никак не одним инстинктом, потому что и животному доступен опыт. Понятие о вышине и глубине и глазомер, суждение о том, что теплота пищи и питья сносна или невыносима и т.п., приобретаются молодою собакою или кошкой посредством падения с лестницы и ожога морды — беда учит и животное. Палка тысячу раз падает и будет снова падать — для нея опыт не существует; собака, хотя бы один раз обманутая приманкой, проучена навсегда. Для животнаго, стало быть, есть опыт, т.е. воспоминание о том, что для него было приятно или неприятно; ему доступны практическое приложение его впечатлений к будущему, понятие об осуществлении цели <…>.
Все способности живаго существа: ощущение, рассудок, память — имеют один лишь смысл — помогать в этом живому существу. Одного рассудка и одной способности ощущать оказалось бы при этом недостаточно, если бы они не были соединены с памятью: лишь память способна собрать и сохранить плоды их в виде опыта для того, чтобы они могли служить цели бытия.
Вольовий процес у людини
Как жизнь, так и воля не обусловливаются необходимостью самосознания, и кто понял внутреннюю связь, существующую между тою и другою, тот должен признать не глубоким, а поверхностным и пристрастным взгляд, не усматривающий воли в хотении животных вследствие отсутствия у них самосознания и называющий волею лишь хотение человека. Характеристические признаки человеческой воли, за исключением самосознания, которое в известные промежутки, более или менее продолжительные, может отсутствовать и в человеке, встречаются, как мы увидим позднее, и у животных. И даже предполагаемая при хотении способность животных к мышлению несравненно более значительна, чем это кажется на первый взгляд.
Легко сказать: представление будущаго побуждает животное к действию. А между тем сколько этим сказано! Представление будущаго значит представление, сложившееся под влиянием представления о возможности; сравнивая это представление с представлением о настоящем состоянии, животное обнаруживает способность практически обладать двумя категориями — категориею действительнаго и категориею возможнаго. Точно так же оно обладает и категориями цели и средства; никакое хотение не было бы в нем мыслимо, если бы рассудок его не располагал этими категориями.
Я со своей стороны столь далек от мысли умалять значение воли животнаго, что, наоборот, считаю ее достойною самаго высокаго внимания и в следующей главе попытаюсь из нея вывести схему цели вообще.
На основании изложеннаго цель является представлением о будущем, которое воля полагает осуществить. Пока мы должны удовольствоваться таким понятием о цели, никоим образом не исчерпывающим сущности ея, и лишь дальнейшее развитие нашего исследования даст нам возможность заменить его другим, вполне точным. В последующем изложении понятие это будет играть ту же роль, какую занимает в исследовании математика х, т.е. неизвестная величина.
Возвращаясь затем к человеческой воле, мы ограничим нашу задачу в этой главе исключительно доказательством существования целеваго закона или того положения, что «нет хотения без цели». В форме отрицательной это значит: хотение, внутренний процесс образования воли, не подчинено закону причинности, основою этого процесса служит не причина, а цель. Осуществление же воли, проявление ея во внешнем мире подчиняется закону причинности. Первый стадий воли мы будем называть внутренним, последний же — внешним.
(Далі буде)
Стилістичні, лексичні, синтаксичні й орфографічні особливості тексту збережені. Підзаголовки — редакції.
Коментарі
До статті поки що не залишили жодного коментаря. Напишіть свій — і будьте першим!